Глава восьмая
Мы строим будущее
Я тоскую об Арктике и все же остаюсь в Сталинграде до конца великой стройки!..
Днем меня радует шум города и грохот механизмов, а ночью... я вспоминаю о торжественной арктической тишине.
Когда дует ветер, я мысленно усмехаюсь. Разве это ветер?.. И мне вспоминаются мощные потоки воздуха, которые упираются в грудь, валят с ног, слепят колючим снегом глаза, мешают дышать... Это — Арктика!..
Здесь, на Юге, советский человек переделывает природу, заставляет ее служить себе. И южная природа представляется мне домашним животным, кротким, послушным, сильным.
А там, на Севере... Природа сильна и свирепа, как дикий, вольный зверь! Кто знает, может быть, советский человек обратится к Северу, закончив свои дела на Юге? Может быть, дикий северный ветер станет вращать сотни тысяч ветряных двигателей, которые будут посылать электрический ток, может быть, неумолимые в своем движении льды наткнутся на внезапно выросшую преграду, воздвигнутую руками человека?.. Быть может, леденящий климат почувствует неожиданное дыхание Юга, направленное на Север волей человека? Ведь он, советский человек, уже доказывает, что грядущая геологическая история Земли не так уж незыблема. В нее можно внести поправку!
Я остаюсь на великой стройке, чтобы вложить свою долю в эту поправку. Но я не забуду тебя, Арктика! Я хочу набраться на великой стройке опыта, сил, научиться дерзости замысла. Подожди, лукавая природа, напрасно прятала ты от людей свои сокровенные богатства на Севере!
Мое первое задание волнует меня. Мне поручено подготовить место для работы исполинского шагающего экскаватора.
Прежде я считал, что экскаватор на гусеницах подползает к карьеру и с удивительной осмысленностью движений начинает копать землю своей зубчатой лопатой-ковшом. Автомашины время от времени подъезжают к нему, подставляя под ссыпающуюся из ковша землю свои кузовы.
Но что же должен представлять собой новый экскаватор, изготовленный на Ново-Краматорском заводе, если он заменяет работу десяти тысяч человек?
Я хотел видеть его своими глазами. Мне предстояло поехать в командировку в Краматорск.
Короткая разлука с Федей подготовляла разлуку длительную.
Федя должен был стать моряком. Я мечтал устроить его в Батумское нахимовское училище, но он желал плавать только на Севере. Я списался с Архангельском. Быть может, удастся устроить Федю в школу с интернатом, конечно, уже не военную, а гражданскую. Но из нее он сможет перейти в Архангельское мореходное училище. Я жду в ближайшие дни ответа с решением Фединой судьбы. Тогда мы расстанемся с Федей... расстанемся надолго, а я так привязался к нему!..
Меня провожали все гайдаровцы, включая маленького американца. Я помню его слезы, когда мне пришлось передать ему тяжелую весть об отце...
Судьба Майка еще не была ясна. Ребята настаивали, чтобы он остался в СССР и поступил в ремесленное училище, где учился Дениска. Майк был согласен с этим и ни о чем другом и слышать теперь не хотел. Но... увы, он не достиг еще совершеннолетия!.. Его опекуны, которые были уже извещены о местонахождении Майка, могли рассудить по-иному...
Я прощался с гайдаровцами. Пока лишь на несколько дней. И мне было грустно. Чудесные ребята!..
В Краматорске я бродил между огромными корпусами с окнами, похожими на стеклянные стены, в которых отражалось солнце. Мне объяснили, что все это выросло на месте оставленных гитлеровцами развалин.
Я быстро нашел место, где новый экскаватор проходил испытания.
Его поднятую стрелу я увидел еще издали. Исполинская решетчатая ферма уходила наклонно вверх на тридцать метров и была почти вровень с заводской трубой — выше десятиэтажного дома. Нас нельзя удивить огромным домом, колоссальной доменной печью, но машина величиной с доменную печь представляется чудом!..
Когда я подошел к экскаватору, то увидел людей, создавших эту чудо-машину.
У подножья стрелы стоял передвигающийся на стальных лапах дом-станция. Там были сосредоточены механизмы гиганта. Ими управлял один человек — инженер.
Мощность установленных на экскаваторе электрических моторов составляла около шести тысяч киловатт! Это равно мощности десяти крупнейших паровозов! Это равно мощности электростанции средней величины города!
Послышался грохот. Машина начинала работу...
Завертелись в высоте блоки, натянулись канаты. Я видел, как ковш, в котором поместился бы автомобиль, подчиняясь непомерной силе и словно не ощущая сопротивления грунта, врезался в землю. Влекомый стальным канатом, он входил в грунт с той же легкостью, с какой лопата входит в грядку. Но на этой стальной, управляемой электричеством лопате оказался не комок, а целый вагон земли. Гигантский ковш полз сначала параллельно поверхности земли, захватывая грунт, потом стал подниматься.
Представьте себе вагон земли, который повисает над вашей головой!
Стрела поворачивалась. Глыба вынутого из земли грунта плыла по воздуху. Ковш стал опускаться и замер над железнодорожной платформой.
Грохот... На мгновение в воздухе повисла лавина из земли и камня.
Вагон нагружен. Пустой ковш поворачивается, чтобы снова опуститься за новым вагоном земли...
Теперь я во всей полноте ощутил значение полученного мною задания!
Чтобы, не задерживая, отвезти вынутую этим великаном землю, надо быстро, одну за другой, подавать железнодорожные платформы. Надо предварительно построить железную дорогу к месту работы экскаватора, проложить туда хорошее автомобильной шоссе. Необходимы непрерывные цепи поездов, нужны нескончаемые вереницы автомобилей, которые день и ночь безостановочным потоком должны идти к экскаватору и от него, поспевая за работой десяти тысяч человек, замененных одной машиной, управляемой инженером.
Где вы, мои дорогие ребята?! Я расскажу вам об этом чуде техники, которое выдумали не ваши пылкие головы, а которое я видел собственными глазами на советском заводе.
Чтобы привезти экскаватор в разобранном виде к месту работы, — он так тяжел, что целиком его не доставишь, — опять-таки будет нужна железнодорожная ветка и поезд в тридцать вагонов...
Из Краматорска я проехал прямо в степь, к указанному мне месту, куда предстояло перебросить экскаватор.
Полуторка неторопливо катилась по пыльной дороге. Сидя рядом с шофером, я опустил стекло и устроился поудобнее, высунув из кабины локоть.
В степи даже поздней осенью бывают душные дни. Пыль, поднятая встречной машиной, как дым от степных палов, ползет над бурой травой. Вдали — лиловые холмы, однообразные, как волны. Все однообразно здесь: и унылая дорога, и высохшая знойным летом омертвевшая трава, и бездонное бледное небо.
От этого однообразия становится скучно, хочется спать, но сна нет.
Вяло перелетают грачи. Некоторые сидят на краю дороги. Им не хочется взлетать. И они неторопливо отбегают в сторону от нашей машины.
Один только грач взмахнул крыльями, пролетел метра три и сел на белый лошадиный череп. Кто знает, сколько лет лежат здесь эти высушенные суховеями кости?
Да, в такой степи поверишь, что холмы превратятся в песчаные барханы, что сухой бурьян не поднимется вновь!
Я давно уже заметил у фиолетовой линии холмов странные столбы... Может быть, это какие-нибудь памятники старины, незнакомые мне могильники древних кочевников? Нет, — эти столбы слишком велики, величественны!
Вот направо от меня обыкновенный курган. На вершине его — каменная баба.
Что за башни невидимой крепостной стены высятся впереди?
Может быть, это строящийся элеватор?
Мой шофер, как и я, удивленно пожимает плечами.
Я справляюсь по карте. До места, где будет работать краматорский экскаватор, недалеко.
Все ближе волнистые холмы, все ближе загадочные башни.
Полуторка то взбирается на гряду, то скатывается с пологого холма. Мы подъезжаем к строящимся сооружениям.
Они сделаны из бетона и камня, они не круглого, а продолговатого сечения. Ни окон, ни дверей у башен не видно... Некоторые из них поднялись уже на высоту пятиэтажного дома.
У подножья их гремят бетономешалки, свистят маленькие паровозики-кукушки, таскающие за собой поезда вагонеток, пылят грузовики, снуют люди в брезентовых спецовках и широкополых, побуревших от пыли и цемента шляпах. Мы подъехали к одной из неоконченных башен.
Полуторка остановилась. Я открыл дверцу и, изумленный, так и остался стоять на подножке.
Отсюда, с подножки, было видно, что башня не полая, а сделана из сплошного камня!..
Что за странное сооружение? Кому нужны в степи эти гигантские бетонные столбы?
К машине шел высокий человек. Он щурил прикрытые очками глаза и вглядывался в меня.
Я узнал его и окликнул.
Улыбаясь, географ подошел ко мне, пожал руку.
— Всегда радуюсь вашей неугомонности, — сказал он. — Несколько лет назад встречались в Арктике, а теперь здесь...
— Задыхаемся от пыли, — добавил я.
Я знал этого неутомимого путешественника, когда-то посетившего наш остров, исколесившего всю нашу страну, поэтически описавшего ее в своих книгах.
— Здесь не только пыль, — сказал он и огляделся.
Мне было неловко, что я до сих пор не понял, что за башни строят здесь. Географ заговорил:
— Меняется география! Книги мои стареют, едва выйдя в свет. Мне вот сейчас инженер здешний жаловался, что всю жизнь мосты строит над реками, и первый раз в жизни ему выкупаться негде!
Я непонимающе смотрел на географа.
— Мосты? — переспросил я, оглядывая бурое море засохшего бурьяна и останавливаясь взглядом на башнях. — Неужели это быки моста? — неуверенно спросил я.
— Конечно, это мост! Мы с вами стоим на дне. Отсюда в степь пойдет канал. Пойдемте, я вам покажу «будущую географию».
Ошеломленный, я шел за географом, увлеченно рассказывающим мне, где здесь будут пристани, где город, где лес...
От этого будущего леса по берегу будущего моря и пойдет моя железнодорожная ветка к новому экскаватору.
Милые гайдаровцы! Вы обязательно должны побывать в этом сказочном месте! Отсюда начинается путь в будущее! Вы будете жить на берегу нового моря, по дну которого разгуливаю я сейчас, вы станете плавать по каналам, из которых мы, ваши отцы, еще не успели вынуть землю с помощью железных великанов-экскаваторов. Вы сможете кататься на лодках и проплывать мимо быков моста, похожих сейчас на башни в степи. Вы будете сеять пшеницу там, где сохнет сейчас бурьян, и будете снимать невиданные урожаи в том месте, где я задыхаюсь от пыли. А после купанья в канале вы ляжете отдыхать в тени кленов и дубов!
Я вернулся на стройку через несколько дней.
Федя, повиснув у меня на шее, сразу же рассказал мне все новости.
Из Архангельска пришло письмо. Федю принимают в школу! Он должен немедленно ехать туда! Теперь он обязательно будет полярным моряком!
Галя и Дениска обещают проводить Федю до первой станции.
Витин и Женин папа, профессор, возвращается в Москву и увозит детей. Алешин папа уезжает в пустыню. Алеша поедет вместе с профессором продолжать ученье в московской школе.
А Майк?
Майка американцы требуют отослать в Москву.
Мне стало грустно.
Гайдаровцы уезжают... А я уже привязался к ним, друзьям моего Феди.
Они уезжают как бы навстречу завтрашнему дню!
До вечера я был занят. Вечером мы собрались с гайдаровцами на их любимом месте — на крутом берегу Волги.
Я рассказываю ребятам обо всем, что видел за последние дни. Ребята огорчаются, что не успели посмотреть мост в степи. Им хочется увидеть, как начнет работать экскаватор, который вынимает из земли сразу вагон грунта.
Алеша горячо доказывает Вите, что если теперь можно было построить такой чудесный экскаватор, то через пять лет советские люди выстроят машины и для того, чтобы прорыть морской метрополитен!
Я рассказываю ребятам об Арктике, которая еще ждет смелых планов своего преобразования.
Алеша серьезно обещает мне подумать над этим.
Женя, потупив глаза, дарит мне букет цветов.
Это осенние астры! Где она достала их!
Витя говорит, что геологам особенно интересно работать в тундре, и зовет туда Галю. Галя улыбается, не сразу поймешь, что кроется за улыбкой этой черноглазой девочки. Может быть, она и сама мечтает о сказочной стране Севера.
Поезд отходит через час. Дети бегут к родителям. Конечно, я провожу ребят!
Мы идем с Федей на станцию. Его дядя работает сейчас на том берегу и простился с Федей еще утром.
Вот и знакомый полустанок. Скорый поезд остановится здесь на полминуты.
На перроне тускло светит одинокий электрический фонарь.
Узнаю маленькие фигурки моих гайдаровцев.
Витя одет тепло, закутан ярким шерстяным шарфом. У Жени на голове огромный бант, завязанный, наверно, самим профессором по всем правилам науки.
Алеша задумчив. Он рассеянно задал мне несколько вопросов об Арктике. Какая проблема особенно важна сейчас для Севера? Неужели корабли там плавают только два-три месяца в году? Над этим надо подумать!..
На Майке — один из Витиных костюмов. Брюки длинны, дальше некуда, а пиджак позволит потолстеть рыжему мальчику раза в три. Но Майк доволен.
— Ни-тче-во!.. — говорит он. — Я еще возвращаюсь...
О’кей!..
Дениска, подтянутый, чистенький, в шинели ремесленника, молча стоит рядом с Галей. Ему жаль, что его друзья уезжают, но он не говорит об этом.
Вместе с Галей они решили вскочить на подножку в последнюю минуту, чтобы их не успели высадить, и доехать до первой станции.
Конечно, мне надо бы их отговорить, но... я молчу.
Сейчас подойдет поезд. Профессор где-то хлопочет с вещами. Я успел шутливо спросить его, куда он везет ребят.
Он серьезно ответил:
— В будущее!
Дети уезжают в будущее! Как это верно!..
Что ждет их впереди? Какими станут они, когда вырастут? Что будет их волновать, осуществлением каких грандиозных замыслов они займутся?
Вышел начальник станции, старичок в фуражке с красным верхом.
Меня охватило волнение.
Дорогой мой Федька! Будешь ли ты писать? Мы еще встретимся с тобой!.. Конечно, в Арктике!
Я крепко жму его плечо, на которое опираюсь. Хочется смахнуть с ресниц слезу, но я малодушно боюсь выдать себя...
Далекий свисток. Поезд приближается. Он умчит моих ребят в будущее! Я останусь здесь, чтобы строить это будущее в сталинградской степи.
С грохотом, с гулом и ветром проносится мимо нас паровоз.
Все медленнее, медленнее движутся вагоны, наконец, останавливаются.
Люди бегут по перрону. Я с кем-то целуюсь, кому-то жму руки.
— Дядя Саша! — напоминает мне о себе Федя.
Я забылся и все еще держу его за плечо.
— Ну, прощай, мой мальчик! Ты будешь моряком, капитаном ледокола!
— Я обязательно подумаю об Арктике, — серьезно обещает мне Алеша, прощаясь.
— Прощай, мечтатель!
Ах, это Женя! Она тянется ко мне, чтобы поцеловать.
— Прощай, маленькая Жень, — говорю я.
Дети взбираются на подножку. Никто не хочет уходить. Они столпились у двери тамбура, за ними не видно профессора.
Звякнули сцепки, прощально чокнулись вагоны. Поезд двинулся. Я иду рядом с вагоном мимо старичка в фуражке с красным верхом. Он держит в руке свернутый флажок, не разберешь, какого цвета.
Я еще вижу оживленные лица ребят.
Но вот они обгоняют меня. Так и должно быть! Они, конечно, обгонят!
Я стою один на платформе.
В бархатной темноте виднеется рубиновая, тускнеющая с каждой секундой звездочка.
Всю ночь я сидел у открытого окна. Завтра — воскресенье. Я остаюсь один со своими мыслями, взволнованный знакомством с детьми, жителями завтрашнего дня, с великаном-экскаватором и с мостом в степи.
Я думал о многом в эту ночь. Не хотелось спать... Доносился шум города-героя, напоминая далекий прибой. Иногда вдали перекликались паровозы, им отвечали гудки пароходов... Потом послышался переданный по радио перезвон и бой кремлевских курантов.
Стало совсем тихо. Я не замечал времени. Сначала смутно, а потом все яснее и ярче на светлеющем небе стали вырисовываться зубцы огромной стены.
Это были облака на горизонте, но мне они казались стеной, за которой начинается «завтра». Это горящее «завтра» рвалось оттуда радостными полосами и раскаляло кромки более высоких облаков до розового, оранжевого и золотого каления
