Мои юные друзья! Мы живем в такое время, когда высшее призвание человека в том, чтобы не только объяснить, но и изменить мир, сделать его лучшим, более интересным, более осмысленным, полнее отвечающим потребностям жизни человечества! Много придется сделать будущим поколениям, в частности вам, мои юные друзья.
Из обращения И. В. Мичурина к комсомольцам
Глава первая
Начнется с тревог
По намеченной трассе ледяного мола через ледяные поля и торосы шел вездеход.
Погода, благоприятствовавшая геологам, начинала портиться. С поверхности льда поднимались белые снежные языки и пенным потоком неслись навстречу, скрывая колеса машины.
Снегоочиститель мерно поскрипывал, расчищая на занесенном хлопьями стекле прозрачный веер.
Галя привалилась плечом к водителю, механику Доброву, который искоса поглядывал на задремавшую начальницу. Из-под шапки у нее выбился черный локон.
Доброву не приходилось ездить с Волковой по тундре. Он попал в ее группу, когда уже было вынесено решение о разведке грунта на трассе предполагаемого ледяного мола.
Волкова была в числе первых геологов, вызвавшихся начать работу еще по льду, не ожидая навигации. Добров поморщился, и кончики его прокуренных усов опустились, когда Виктор Михайлович Омулев объявил ему, что он будет работать под руководством женщины. Добров числился в группе механиком-водителем и буровым мастером. На первых порах он считал себя за главного и к Галине Николаевне относился снисходительно.
Вездеход с решетчатой пирамидой буровой вышки, возвышавшейся над кузовом, шел через ледяные поля. Ваня-радист, невысокий, скромный, скуластый паренек с прозрачно голубыми глазами, исполнял роль штурмана, держа курс по радиомаякам Новой и Северной Земли. Вездеход двигался по прямой. Для этого порой приходилось преодолевать тяжелые торосы или сворачивать в сторону, чтобы компенсировать дрейф льдов. На стоянках Добров возился с буровым станком. Обсадные трубы спускались прямо под лед, пока не достигали дна. Потом начинал работать бур. Извлекались пробы грунта, и Галина Николаевна составляла по ним свои карты, необходимые строителям мола, которые начнут работы в Карском море сейчас же, как вскроются льды.
Матвей Сергеевич Добров был высокий, жилистый, говорить лишнего не любил и дело свое знал. Приглядываясь к Гале, он постепенно стал проникаться к ней уважением. Отдыха она не знала, лишения переносила наравне с мужчинами, в дело механика не путалась и команду отдавала, словно только советовалась, но сделать по-иному было просто невозможно. Высокая, стройная, в ватной куртке и штанах, в теплых валенках, она издали походила на Ваню-радиста. Только у нее пробивались черные усики, а у Вани их еще не было, что заставляло его тайно страдать.
Кажется, для тайных страданий у него были еще и другие причины. Матвей Сергеевич все подмечал. И про богиню Диану от Вани слышал, которая будто на кого-то похожа... Только выяснилось, что богини Дианы Ваня никогда не видел и про схожесть ее с Галиной Николаевной зря выдумал.
Сейчас Матвей Сергеевич был недоволен погодой. Вездеход будто переходил вброд пенную реку. «Черт его знает, что встретится на льду? Тут и ось ненароком можно сломать... Ночью грохотало, будто палили из пушек. Была сдвижка льдов. Лучше бы остановиться...»
Будь это в начале экспедиции, Матвей Сергеевич остановился бы, не задумываясь, потому что за старшего считал себя, но теперь, после месяца совместной работы получилось так, что без Галины Николаевны он никаких решений не принимал. Надо было бы ее разбудить, спросить приказания.
Но будить Галю механику было жалко. Так хорошо она задремала. «Утомилась... месяц ведь без настоящего отдыха!..»
Вдруг Галя резко повалилась на водителя. Добров, перехватывая руками баранку, старался выправить накренившуюся влево машину. Перед ветровым стеклом неслась мутная пелена.
«Эх! Не остановился вовремя! Завязнешь теперь здесь!..»
Ваня неистово забарабанил по передней стенке из кузова. Галя открыла глаза и ухватилась за ручку дверцы.
— Выскакивайте, Галина Николаевна, — только и успел крикнуть Добров.
Галя с трудом открыла ставшую почти горизонтальной дверцу.
— Добров! Прыгайте! — скомандовала она.
Машина лежала на боку и продолжала сползать куда-то влево. Снег ударил Галю в лицо. Она встала на ребро подножки и прыгнула. Ноги ее попали в воду, она поскользнулась и повалилась вперед, протянув руки. Через мгновение она в вымокшей одежде стояла на краю полыньи.
Добров все еще крутил бесполезную баранку. Коленом он чувствовал воду.
— На лед! Я приказываю! — кричала Галя.
Немного растерявшийся Матвей Сергеевич высунулся из опрокидывающейся кабины, потом выбрался из дверцы, как вылезают из люка.
Машина с решетчатой башней лежала на боку, полускрытая несущимся снежным потоком.
Ваня! Рацию! Продовольствие! Собаку! — отрывисто кричала Галя.
Послышался лай. Из снежной пелены выскочила собака и подпрыгнула, чтобы лизнуть Галю в лицо.
Добров с ужасом смотрел, как вездеход с буровой вышкой уходит под лед.
Через мгновение машины уже не было видно.
Три человека в вымокшей одежде стояли у невидимой полыньи, боясь двинуться, чтобы не попасть в воду.
— Гекса! Ко мне! — низким грудным голосом крикнула Галя.
Отбежавшая было рыжая лохматая лайка вприпрыжку вернулась.
— Рация? — спросила Галя Ваню.
— Галина Николаевна... не успел я... Хотел уже в воду нырять... и так промок весь... Не успел, Галина Николаевна, — оправдывался радист.
— Та-ак!.. — протянул Добров. — Отличились, значит, мы с тобой, друг Ваня... Ни радио, ни продовольствия, ни оружия... Что называется, голый человек на голом льду.
Галя молчала. Снег несся, поднимаясь выше головы. Мела свирепая поземка. «Что предпринять? Остаться на месте и ждать самолетов? Нет, — мало надежды, что летчики заметят в такую погоду. Дрейфом льдов нас унесет с трассы мола и где же найти три точки, затерявшиеся в белой пустыне! Сколько дней протянешь без еды, без возможности отогреться?»
— Стоять нам на месте никак невозможно, Галина Николаевна, — сказал Матвей Сергеевич. — Тепло теперь у нас только одно... свое собственное, от ходьбы.
— Куда же идти-то? — спросил тонким голосом Ваня.
Галя напряженно думала. Она знала: именно она должна решить, что делать.
— До радиомаяков на Новой и на Северной Земле нам не добраться, — говорила она, как бы думая вслух. — До материка сто километров, но там безлюдно...
Добров, чтобы согреться, подпрыгивал на одной ноге.
Лицо его было мрачно.
Выходит дело... все равно погибать... не надо было из кабины выскакивать.
— Матвей Сергеевич! — строго окрикнула Галя, ощупывая свою обледеневшую одежду, и с укором добавила: — Эх, вы!.. Жаль, промочила планшетку с картами грунтов дна.
Галя говорила твердым голосом, но сердце сжималось у нее, холод уже давал себя чувствовать, руки не шевелились, словно были закованы в железные рукава.
— Куда же идти? — все тем же тонким голосом спросил Ваня.
— Куда-никуда... а идти надо, — сказал Добров. — Не то замерзнем.
Галя мысленно представила себе карту моря и точку, где они находятся. «Идти на запад — гибель, на восток — гибель, на юг — все та же гибель. На север?» Галя мучительно пыталась представить себе, что находится на севере. «Остров
Исчезающий! Да, да!..»
Оказывается, она даже выкрикнула эти слова.
— Нету никого на этом острове. Теперь там автоматическая метеостанция. Полярники не живут, — могильным голосом сказал Матвей Сергеевич. — Уж лучше к материку пойдем. Дня в три доберемся, а там... кто знает... оленеводов встретим.
— А если не встретим, то погибнем. Нет у нас на это права. Идем на север, — решительно сказала Галя. — Старые дома на острове сохранились?
— Если берег не обвалился еще больше. Берег песчаный, обледенелый... он оттаивает, — возражал Добров. — Каждый год метров по двадцать обваливается. Полярников потому и вывезли.
— Мы обязаны рискнуть. Идем на север, к Исчезающему. Быть может, дома сохранились. Тогда в складе мы найдем продовольствие и через аппаратуру автоматической метеостанции сможем дать о себе знать.
— Я смогу, честное слово, смогу, Галина Николаевна! Я знаю, как она, та метеостанция, устроена... Я сумею радировать! Пойдемте туда, Галина Николаевна, — стал просить Ваня, у которого от холода уже не попадал зуб на зуб.
Идем, — скомандовала Галя. — Компас сохранился у меня в планшетке.
— Льды бы наши не снесло в сторону, — заметил Добров.
Галя расстегнула планшетку. Рядом с компасом она увидела под целлулоидом фотокарточку Алексея.
Галя вздохнула.
«Алеша! Алеша! Если бы ты видел сейчас своих первых разведчиков. Тебе в Москве понадобятся карты грунтов, когда ты будешь защищать разработанный в Институте академика Омулева проект ледяного мола, а карты промокли... вместе с твоей фотографией. Об этом тебе никак не догадаться»...
Галя захлопнула планшетку.
— Вперед! — скомандовала она. — Гекса, за мной!
Трехлапая собака бросилась за хозяйкой. Ее подарил Гале старик-ненец в тундре. Он долго извинялся, что у собаки только три ноги, четвертую ей отгрыз во время охоты белый медведь. Но Гекса, по словам старика, не потеряла страсти к медвежьей охоте, а кроме того, «понимала все... и даже по-русски». Галя сдружилась с Гексой, «ведьмой», как перевели на русский язык ее кличку в геологической партии, и всегда брала ее с собой.
Люди шли через льды. Ветер дул теперь справа, сбивая путников с ног. Он нес струи снега, скрывавшие Гексу. Людям казалось, что они идут вброд по вспененному потоку. В небе плыли низкие рваные тучи. Ног не было видно, и от этого кружилась голова... Галя приказывала смотреть вперед, замечать высокий ропак или вершину торосистой гряды, не спускать с них взгляда — тогда головокружение проходило.
Люди шли, не останавливаясь. Они не могли, не имели права остановиться... Согреться можно было только ходьбой.
К счастью, поземка не переходила в пургу. Если бы людям пришлось отлеживаться во время пурги в снегу, они бы замерзли.
И люди шли. Вернее, они брели, шатаясь, иногда падали в снег, помогали друг другу подняться и снова брели вперед.
Обледеневшая одежда топорщилась и хрустела.
На привал останавливались только тогда, когда не было сил идти дальше.
Солнце на короткое время заходило за горизонт, оставляя после себя неисчезающую оранжевую зарю.
Самое трудное было перебираться через гряды торосов. Добров забирался наверх первым, он пыхтел и тихонько ругался. Сверху он протягивал руку Гале. Снизу ее старался подсадить шатающийся от изнеможения Ваня. Галя оглядывалась и сердилась на Ваню. Она сама протягивала ему руку и втаскивала его на крутые, стоящие дыбом льдины. Гекса карабкалась следом за людьми и повизгивала. Спустившись с гряды, некоторое время лежали без движения, стараясь набраться сил.
Уже двое суток люди и собака ничего не ели.
— Хоть бы медведь белый попался на пути, — сказал Добров.
— Зачем? — удивилась Галя. — Ведь у нас нет оружия.
— А так... все лучше... скорее... кто кого?.. Или он нас, или мы его, — и Добров показал висевший у него на поясе большой нож.
Галя легла удобнее и отвернулась. Ваня лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на бегущие по небу облака, освещенные все той же оранжевой зарей. На Большой земле была ночь.
Матвей Сергеевич рассматривал свой нож. Он вынул его из кожаных ножен, снял рукавицу и попробовал большим пальцем левой руки острие, потом, посмотрев на Галю и Ваню, стал тихо подзывать к себе Гексу. Она лежала около Гали, положив морду на вытянутые лапы. Шерсть на ее провалившихся боках торчала дыбом.
Подняв на Доброва умные глаза, она встала и, виляя хвостом, припрыгивая на одной задней лапе, подошла к нему.
Тогда Добров рванулся вперед, схватил левой рукой Гексу за загривок. В правой его руке блеснул нож.
— Матвей Сергеевич! Что вы делаете?! — крикнул Ваня, с неожиданной быстротой вскакивая и вцепляясь в руку Матвея Сергеевича.
— Пусти ты... молокосос! Чего цепляешься?.. Мы двое суток не ели... Дойти надо... а тут — мясо...
— Не смейте! Не смейте!.. Галина Николаевна! Он...
Гексу!..
Галя приподнялась на локте и села.
Гекса воспользовалась промедлением и вырвалась из озябших пальцев Матвея Сергеевича. Он раздраженно бросил на снег клок шерсти.
— Вот вы и рассудите, — сказал он Гале, не поднимая на нее глаз. — Только рассудите так, как начальник... чтобы без женских слабостей и привязанностей к собаке. Она сейчас не собака, а наше единственное продовольствие. Дойти нам надо... планшетка опять же у вас с картами.
Ваня заметил, что брови у Гали сошлись так, что стали походить на резкую черту.
— Съесть Гексу или не съесть? — словно переспросила Галя. — Мне даже в голову не пришла эта мысль.
— Есть ведь как хочется, Галина Николаевна... крупинки не было... больше двух суток...
Галя сидела на снегу, охватив руками колени. Гекса подбежала к ней, и Галя машинально стала гладить ее одной рукой.
— Нет, Матвей Сергеевич, — покачала головой Галя. — Не могу. Может быть, хороший начальник приказал бы убить Гексу. Я не могу. Не будем есть собаку. Так постараемся дойти.
— Ой, как хорошо, Галина Николаевна! — обрадовался Ваня.
Гекса, словно выполнив свое дело, отбежала от людей. Галя позвала ее, но собака не подходила. Можно было подумать, что она все поняла.
Добров не возражал, только старался не смотреть на Ваню и Галю.
Снова поднялись и пошли.
...Галя упала первой. Она встала на колени, но никак не могла подняться на ноги. Добров помог ей. Они пошли вместе, держась под руку, словно гуляли. Они оступались попеременно, пошатывались, а один раз оба упали в снег.
Ваня сильно отстал.
Гекса бежала позади, еле видимая. Она больше не приближалась к людям, будто перестала им доверять.
Больше всего Галя боялась пройти мимо острова Исчезающего.
Напрасно вглядывался Добров в горизонт, стараясь заметить очертания земли.
— Не мог же остров совсем разрушиться!.. Не успело его волнами размыть... не должно бы, — ворчал он.
— А если дома обрушились, что тогда? — спросил подошедший Ваня.
— Тогда что... все одно... пусть Гекса нас кушает, раз мы ее не съели.
— Матвей Сергеевич! Я запрещаю вам так говорить. Стыдно! — Галя гневно взглянула на механика.
Всегда худой с лица, механик походил теперь на скелет. Непрерывная ходьба без сна и двухдневная голодовка сделали свое дело. Глаза у Доброва провалились, кожа обтянула скулы и челюсти. Гале показалось, что у него можно сосчитать зубы.
— Вы не сердитесь, Галина Николаевна, — примиряюще сказал Добров. — Я ведь от слабости... и вроде как со злости... Что вы сильнее, значит, оказались. Но только я понимаю, что если обвалился берег, — считай, нас под ним похоронило.
— Пойдемте!
— Иду, Галина Николаевна... по вашему следу...
Галя не ошиблась в выборе направления. Она правильно учла дрейф льдов. Недаром она тщательно изучала его до выезда в экспедицию.
На исходе четвертых суток остров показался на горизонте. Сначала он походил на полоску туч, но тучи эти не рассеивались. Стало казаться, что полоска приподнялась и под нею виден кусочек неба.
У людей прибавилось сил. Добров уверял, что это остров.
Это действительно был остров, один из интереснейших капризов природы. Когда-то волны намыли его из песка. Песок смерзся и под влиянием давления волн поднялся над поверхностью моря. В последние годы благодаря общему потеплению Арктики остров оттаивал, море вгрызалось в него, размывая мерзлый песок, как сахар, и глыбы берега обваливались одна за другой. Полярную станцию приходилось переносить раза два в глубь острова, но море наступало, преследуя людей, которые, в конце концов, были вывезены, оставив на недоступной морю части острова автоматическую метеостанцию.
К вечеру путники добрались до высокого, поднимающегося над ледяными полями берега. Он был так крут, что на нем не держался снег.
Подошли еще ближе и увидели, что смерзшийся песок колоссальной глыбой нависал над льдами, готовый обрушиться, едва первые весенние солнечные лучи коснутся его. Очевидно, осенью море подточило обрыв, въелось в берег, но нависшая гора не успела рухнуть. Холод пока удерживал ее в угрожающем положении.
Под берегом было страшно идти. Казалось, он может обрушиться каждую секунду.
Люди брели из последних сил. Надо было найти подходящее место, чтобы забраться наверх.
Путники запрокидывали головы, стараясь увидеть на обрыве дома, но рассмотреть ничего не могли. Забраться по нависшему обрыву нечего было и думать.
Гекса бежала, не приближаясь к людям и к берегу.
Ваня, глядя на разрушающийся остров, сказал:
— Вот так же, наверное, и Земля Санникова... Была, была и исчезла... Оттаяла и обвалилась в море.
Галя обернулась и с радостным удивлением посмотрела на худое, изможденное лицо Вани.
— Как ты хорошо придумал, Ваня, — сказала она. — Мы обязательно радируем о твоей гипотезе, обязательно!..
В словах Гали было столько уверенности, что Ваня повеселел.
Добров высмотрел нечто вроде русла весенней речки или ручейка. По нему можно было попробовать взобраться.
Идти уже не могли. Ползли на четвереньках. Добров вперед, потом — Галя. Последним был Ваня и на большом расстоянии от него — Гекса, припадавшая брюхом к снегу. — Не могу — моченьки нет, — проговорил Добров, растянувшись на шершавом насте.
— Что вы, Матвей Сергеевич! Еще ведь немного. А там наверху — склад... Висят в нем жирные окорока, колбасы копченые... сардины, шпроты... галеты... На зубах хрустят... — говорила Галя.
Глотая слюну, Ваня чувствовал прилив сил. Он пополз впереди, за ним Добров, последней ползла Галя. Гекса впервые за последние дни подобралась к ней и лизнула ее в щеку.
У Гали мутилось в голове, перед глазами шли круги.
— Ничего, ребятки, — шептала она, хотя ее никто не слышал, — заползем сейчас наверх и сразу увидим и мачту радиостанции... она осталась... и домики... тепло будет там... и склад...
И вот они были наверху.
Они увидели пологую, спускающуюся к центру острова, белую долину, над которой у самого обрыва возвышалась одинокая мачта радиоантенны бывшей полярной станции. Ни одного домика около нее не было.
Люди лежали на снегу и боялись взглянуть друг на друга, боялись признаться, что все кончено.
Гекса бросилась прочь от недвижных людей. Она бежала вприпрыжку, и казалось странным, что у нее есть еще силы. Свалявшаяся шерсть ее торчала во все стороны.