«Группа Волковой исчезла. Связь с ней прервана. Поиски радиолокаторами не дали результата. Вездеход и буровая вышка над поверхностью льда не обнаружены. Вылетевшие самолеты из-за отсутствия видимости найти группу не смогли. Ближайший вездеход находится в пятистах километрах. Ему дано указание идти к месту исчезновения группы. Радируйте ваши распоряжения».
Виктор Омулев сжимал радиограмму в потной руке. Он только что получил ее, приехав в Москву для участия в обсуждении плана использования железорудных месторождений Дальнего Берега.
Он сидел в приемной Николая Николаевича Волкова, отца Гали, и не представлял себе, как он скажет ему о несчастье. Он слишком хорошо знал, как дорога была Волкову единственная дочь.
Николай Николаевич сам открыл дверь кабинета, провожая какого-то генерала, и пригласил Виктора.
Худой и высокий, на две головы выше Виктора, он не сутулился, — чувствовалась былая военная выправка. Волосы и усы у него поседели. Серые глаза смотрели на Виктора с пристальным вниманием. Он был предупрежден о тревожном звонке Виктора — секретарь посылал за Виктором машину из Кремля, — но самого главного он еще не знал.
Николай Николаевич прошел за огромный письменный стол и предложил Виктору сесть в кожаное кресло.
Как мечтал Виктор о приеме в этом кабинете! А теперь...
Он помнил дядю Колю, когда тот еще был парторгом ЦК партии на строительстве Великого сталинградского гидроузла. Он, Виктор, бывал потом в доме Волковых в дни рождения Гали...
В дни рождения... а теперь ее нет. Страшно подумать!
А ведь он должен сейчас все сказать...
Николай Николаевич был занят телефонным разговором. Виктор ждал.
Да, Николай Николаевич очень любил дочь, хоть и ждал сына. Он никогда ее не баловал: он говорил, что радуется, находя в ней все те черты, которые хотел видеть в сыне. Вот теперь эти черты и погубили ее, пожелавшую против воли Виктора отправиться в эту рискованную экспедицию.
— О чем задумались? — спросил Волков, ничем не выдавая тревоги, которую, несомненно, должен был внушить ему звонок Виктора.
Когда Виктор ехал в Кремль, он думал, что сможет поговорить также и по интересующим его делам, но теперь это казалось ему немыслимым. Он молча протянул Николаю Николаевичу радиограмму.
Николай Николаевич, не торопясь, надел очки и взглянул на бланк. Видимо, он обладал способностью читать с одного взгляда. Быстрым движением он снял очки и посмотрел на Виктора.
— Все меры приняты, Николай Николаевич... экстраординарно... — заговорил Виктор. — Радиолокаторы... самолеты... конечно, и геликоптеры... Вездеход идет к месту аварии...
— Пятьсот километров, — выразительно сказал Волков. Виктор видел, как изменился он в лице.
— Николай Николаевич, я сам в отчаянии... Я ведь люблю Галю... Может быть, она вам говорила...
— Дочь мне говорила все. Но так не любят... И не только не любят. Так не руководят!.. Разве можно посылать группы поодиночке? Если бы вы не разделили вездеходы пятьюстами километрами, они могли бы в решительную минуту прийти друг другу на помощь.
— Я боялся рисковать, Николай Николаевич. Я лимитировал количество групп.
— Боялись?.. — горько повторил Волков. Он порывисто встал и прошелся по комнате. — Какая там погода?
— Поземка, переходящая в пургу.
Волков остановился у широкого окна. За кремлевской стеной виднелась Москва-река, а на той стороне над морем домов возвышались дворцы высоты. В ясном небе белым шарфом плыла петля, оставшаяся за самолетом. Казалось, что она сейчас заденет за сверкающий на солнце шпиль.
Волков был человеком действия. Лишь в первое мгновение он выдал себя. Не обращая внимания на Виктора, он звонил по телефонам, отдавал распоряжения секретарю. В одну минуту он добился в Министерстве геологии отмены примененной Виктором практики раздельного движения вездеходов во льдах. Он настоял на расширении фронта работ по разведке грунта до вскрытия льдов. Он потребовал отправки на грузовых самолетах достаточного числа вездеходов с буровыми вышками.
Потом он договорился с полярной авиацией о массированных полетах в районе аварии.
— Им некуда идти, — говорил Виктор, стараясь, чтобы Волков обратил внимание на его присутствие, — там нет ни одного обитаемого острова. Берег безлюден...
Волков соединился с руководством Главсевморпути.
— Могли ли потерпевшие аварию геологи с точки... — он назвал координаты, — искать убежища на островах? — Слушая ответ, он, как бы от света, прикрыл глаза. — Значит, это так? — переспросил он твердым голосом. — Там нет ни одного обитаемого острова? Жаль... очень жаль, — Волков повесил трубку.
— Прощайте, — он неожиданно протянул руку Виктору. — Все нужные меры будут приняты.
Виктор растерянно встал.
Конечно, сегодня у Волкова не будет никаких деловых встреч.
Сутулясь и тяжело дыша, как при одышке, Виктор вышел из кабинета.
В приемной он увидел много народу. Очевидно, вклинившись вне очереди, он задержал прием.
Ни на кого не глядя, Виктор спешно прошел через приемную.
Алексей, сидевший с чертежами между академиком Омулевым и Василием Васильевичем Ходовым, хотел вскочить и догнать его, но дверь кабинета открылась. В ней показалась высокая, подтянутая фигура Волкова.
— Михаил Дмитриевич, товарищи Карцев и Ходов, попрошу вас пройти ко мне. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против того, если я приму в вашем присутствии нескольких товарищей? Мне не хочется заставлять вас скучать. Произошла непредвиденная задержка.
Вместе с защитниками проекта ледяного мола Николай Николаевич пригласил в кабинет металлургов, проектировавших металлургический гигант Севера.
Алексей хорошо знал Николая Николаевича, в детстве бывшего для него дядей Колей.
Это он, дядя Коля, когда-то рассказывал ребятам, что великие стройки коммунизма — поправка советского человека к геологической истории земли.
Не раз бывал Алексей в гостях у Гали и мальчиком, и юношей, и уже взрослым человеком. Николай Николаевич, всегда крайне занятый, любил молодежь и хоть минутку, но проводил среди товарищей своей дочери.
Алексей вместе с Василием Васильевичем Ходовым сели в конце длинного стола.
Металлурги развернули генеральный план арктического гиганта. Николай Николаевич бегло взглянул на него.
— Вы верно говорите, товарищи инженеры, что металлургия — это транспорт, транспорт и транспорт. — Он взглянул в сторону Алексея и Ходова. — Генеральный план завода — это план подъездных путей. И здесь главный недостаток проекта.
— В чем вы его видите, Николай Николаевич? — осведомился полный инженер с выхоленным лицом и властно сведенными бровями.
Волков встал из-за стола и подошел к окну, словно разглядывая что-то на улице. Снежно-белый шарф теперь расплылся и походил на причудливое облако.
— Здесь у нас с вами чудесная погода... конец мая, — сказал он. — А там... — он помолчал, — а там, в Арктике, сейчас пурга. — Он резко отвернулся от окна, оперся руками за спиной о подоконник, все такой же подтянутый, высокий. — П у р г а! Вы понимаете, что такое арктическая пурга?
— Я работал на сибирских металлургических гигантах. Я знаю, что такое сибирские бураны, — обиженно сказал проектировщик.
Алексей и Ходов понимающе переглянулись.
— Пурга, — задумчиво повторил Волков. — Я сам не представлял ее. Но вот присутствующий здесь Василий Васильевич Ходов, знаток Арктики, и товарищ Карцев, два года там пробывший, скажут вам, что это такое. И вы убедитесь, что нельзя подъездные пути на арктическом заводе строить так, как строят их на юге или даже в Сибири. Пути занесет снегом, транспорт встанет... металлургический процесс не потерпит перерыва.
— Значит, нужно уходить под землю? Связать цехи сетью метрополитена?
— Это может оказаться слишком дорогим. Подумайте о легких наружных тоннелях, о тонких трубах, которые лежали бы на поверхности и внутри которых зимой ходили бы внутризаводские, да и другие поезда.
— Это очень интересная мысль, Николай Николаевич...
С той же конкретностью, проникая в самую сущность дела, критиковал Николай Николаевич и другие части проекта. Он отпустил металлургов, говоря:
— Мы готовим сейчас крупное мероприятие по обеспечению круглогодичной арктической навигации. Я думаю, что вы и сами понимаете — ваше отставание нетерпимо.
Вслед за металлургами Николай Николаевич принимал энергетиков. Пока они входили, он успел переговорить по телефону о самолетах, которые должны были начать поиски. Алексей вопросительно посмотрел на Василия Васильевича.
Тот в ответ пожал плечами.
— Ну, любители ураганов, — встретил Николай Николаевич вошедших. — Знаете ли вы, зачем я вас вызвал?
— Знаем, Николай Николаевич, — ответил горбоносый инженер с начинающей седеть черной шевелюрой и тонкими усами над губой.
— Знаете? — переспросил Волков.
— Вы поручали разработать вопрос о создании Всесоюзного ветрокольца. — Инженер разложил на столе карту страны. — Здесь видно, как проходит существующее энергетическое кольцо электрических передач высокого напряжения, связывающих главнейшие энергостанции. Мы подсчитали и получили, что было бы весьма эффективно установить вдоль существующих уже линий передач через каждые двадцать – тридцать километров автоматические ветроэнергетические станции средней мощности. Наша страна очень велика, Николай Николаевич. Мы подсчитали и получили, что одна пятая всех установленных ветряков всегда будет работать, отдавая в сеть бесплатную энергию. Я хотел бы обратить ваше внимание, что атомная энергия в первую очередь должна быть использована в транспортных устройствах, требующих перевозки мертвых грузов топлива. Использование, скажем, такого радиоактивного топлива, как уран, для целей обычной энергетики едва ли будет целесообразно. Если сравнить энергоемкость всех известных залежей урана, то эта энергоемкость окажется меньшей, чем у залежей угля, скажем, в одном только Донбассе или Воркуте. Широкое использование энергии ветров, то есть бесплатной энергии солнечных лучей, нам представляется высокоэффективным и своевременным.
— Какую же мощность вы предлагаете для одного ветряка? — спросил Волков.
— Киловатт двести.
— Сколько же таких ветряков вы собираетесь установить?
— До ста тысяч.
Алексей переглянулся с Ходовым. Обоим вспомнился вечер в клубе арктического острова и проекты Алексея, требовавшие такого же количества ветроустановок.
— Ветростанции позволят не сжигать уголь, который следует сберечь для наших потомков, Николай Николаевич, — для тех химических процессов, в которых нельзя без него обойтись.
— Вы правы, товарищи, — поднялся Волков и стал ходить вдоль стола, заложив руки за спину. — Атомную энергию в первую очередь будем использовать и уже используем для транспортных средств. Однако нас не устраивают ваши предложения, товарищи энергетики.
— Вы находите их слишком преувеличенными, Николай Николаевич? — спросил черноволосый инженер.
— Напротив, я считаю их чрезвычайно заниженными. Партия указывает путь нашей энергетике — создание энергоузлов, использование бесплатных энергетических ресурсов, которые дает нам природа: белый уголь рек, морские приливы и отливы, яростный прибой. И, наконец, — пятый океан. Ветер, а еще лучше ураган. На вашей карте, товарищи, я не вижу района, где ветер дует почти непрестанно, где особенно выгодно устанавливать ваши ветростанции. Даже п у р г у надо заставить работать на благо советского человека.
— Арктика! — воскликнул энергетик.
— Да. Страна ветров. Коварная и лукавая... — Волков помолчал, нахмурился. — Ветер — одно из богатств этой страны... помимо тех, которые ищут там наши... геологи. — Волков провел рукой по седым, коротко остриженным волосам. — Подумайте, не стоит ли на побережье установить тысячи ваших мощных ветростанций, которые будут редко простаивать. Составьте арктическую карту ветров, разработайте использование этих воздушных течений, определите наивыгоднейшие места для мощнейших установок. Не прибедняйтесь, — решайте вопросы смело. Энергию полярных ветров вы направите по линиям высокого напряжения постоянного тока в промышленные центры нашей страны.
— Это грандиозная задача, Николай Николаевич!..
— Да. Это будет задание не меньше, чем при строительстве первых великих гидроузлов. Сегодня мы все собрались здесь, чтобы заглянуть в будущее Арктики. Сооружение, которое мы там проектируем строить, будет лишь одним из звеньев общего плана преобразования этого края. Беритесь и вы за это дело, товарищи энергетики. И беритесь по-коммунистически — смело, широко!
Энергетики уходили от Николая Николаевича воодушевленные. В дверях они о чем-то спорили друг с другом. Они уносили с собой казавшийся им недавно грандиозным проект, который тускнел теперь перед новыми задачами.
Вошел секретарь и доложил, что самолеты с радиолокаторами уже вылетели с полярных баз и направились к месту поисков. Волков кивнул головой.
— Просите наших градостроителей, — сказал он.
Перед архитекторами Волков наметил задачи строительства арктических городов.
— Партия требует, — говорил он, — чтобы города строились для людей коммунистического общества. Это должны быть замечательные города. Будущим жителям Арктики, пожалуй, мало будет снежных ландшафтов и полярных сияний. Помимо обычного бытового комфорта, вы должны создавать для них сады, парки, аллеи... Да, да! Крытые улицы, оранжереи. Но не думайте об оранжереях с парным воздухом и земляным запахом, в которых садовники выращивают огурцы. Огурцы тоже надо выращивать, но крытые «Садовые» улицы и «Бульвары» за Полярным, кругом насыщайте теплым морским воздухом и освещайте не только фонарями с солнечным спектром, но и невидимыми ультрафиолетовыми лучами, чтобы цветы росли там даже зимой.
— Отапливать целый город вместе с площадями и улицами? Но это еще не видано нигде в мире, — сказал один из архитекторов.
— В нашей стране и создается невиданное.
— Но сколько же энергии потребуется на это отопление?
— А вот на этот счет мы сейчас поговорим с академиком Омулевым. Он — признанный специалист по холоду.
— Так мы же не о холоде... о тепле.
— Все же мы попросим Михаила Дмитриевича объяснить нам, почему холодильную машину называют тепловым насосом.
Академик пристально посмотрел на Волкова и, словно о чем-то догадавшись, сразу просветлел. Откашлявшись, он начал уже уверенным голосом, заметно налегая на «о».
— Чтобы понять принцип превращения холода в тепло, нужно прежде всего отрешиться от обыденного представления о холоде. Холода нет.
— Как нет холода? — спросил кто-то из слушателей.
— Нет. Есть только одно тепло. Тепла может быть много. Тогда мы его ощущаем даже как жару. Тепла может быть мало, тогда его недостаток мы воспринимаем как холод. Тепла совсем нет только в межпланетном пространстве, где температура равна абсолютному нулю — минус двести семьдесят три градуса. Итак, есть только тепло. Количество этого тепла можно характеризовать и его уровнем над абсолютным нулем, то есть температурой, и объемом тела, носителя тепла. Чем больше это тело, тем больше оно содержит тепла при одной и той же температуре. Теперь представим себе, что агентом, носителем тепла, будет жидкий аммиак, кипящий при очень низкой температуре. Как известно, при кипении любой жидкости происходит поглощение тепла. Кипящий аммиак должен поглощать тепло у окружающей среды, хотя бы ее температура и казалась нам низкой, поглощать тепло у воздуха даже при сорокаградусном морозе. Ведь температура кипящего аммиака еще ниже! Температура морозного воздуха, отдающего свое тепло, еще более понизится на какую-нибудь долю градуса, а аммиак приобретет отнятое тепло. Теперь возьмем и сожмем в компрессоре пары аммиака. Количество тепла, которое было в парах, таким и осталось, но объем тела, носителя тепла, стал меньше. Температура паров неизбежно повысится, подобно тому как становится выше уровень воды в сосуде, если сдвинуть его стенки. Пары аммиака можно так сжать, что их температура станет выше, чем у нас в комнате. Охладите теперь эти горячие пары водой, пропуская ее по трубкам, соприкасающимся с парами. Пары охладятся, а вода нагреется. Она сможет в свою очередь нагреть нашу комнату, проходя по батареям центрального отопления.
Как видите, получается так, что мы отнимаем у сжатых паров аммиака тепло уже при более высокой температуре, чем та, при которой они сами отнимали его у морозного воздуха. Холодильная машина своей работой напоминает обыкновенный насос, берущий воду внизу и доставляющий ее наверх. В нашем случае на более высокий температурный уровень доставлена не вода, а т е п л о. Потому холодильная машина и называется «тепловым насосом». Обычно в холодильной машине тепло, отнимаемое у сжатых паров, выбрасывается на улицу, не используется. В холодильной машине до сих пор ценилось только одно ее свойство — способность о х л а ж д а т ь, то есть отнимать тепло у окружающей среды при низкой температуре. Николай Николаевич, насколько я могу догадаться, имеет в виду использовать вторую сторону холодильного процесса — нагревание воды при высокой температуре, воды, которая могла бы служить для целей отопления. Потому я и постарался понятнее объяснить, как можно отапливаться холодом, то есть отапливаться за счет охлаждения морозного воздуха.
— Верно, — сказал Волков. — Думаю, что парадокс отопления холодом объяснен.
— Отопление холодом! Это всегда было нашей мечтой, мечтой холодильщиков, Николай Николаевич, — чуть наклонил голову академик.
— Реализуйте теперь эту мечту. Используйте тепло Арктики, охлаждайте арктический ветер, а отнятое у него тепло поднимайте на высокий уровень. Ведь нужная для сжатия паров аммиака энергия много меньше той, которая потребовалась бы просто для отопления города?
— В три-четыре раза меньше, — подтвердил академик.
— Вот вам и новое задание для Института холода! Охлаждайте Арктику, отапливайте отнятым теплом закрытые полярные города. Арктический ветер даст вам нужную электрическую энергию. Архитекторы спрашивали меня, должны ли мы строить многоэтажные дома или коттеджи? На наших крытых улицах я представляю себе только электрический транспорт, не отравляющий воздух. Пусть он приблизит к центру отдаленные улицы с чудесными домиками. А в центре города стройте, как и в наших столицах, прекрасные многоэтажные дома. В Арктике жизнь должна быть особенно полной, красивой. Тогда в наши арктические города будут стремиться люди, чтобы получить все, начиная с интереснейшего труда до всех жизненных удобств и... даже романтики, — Волков улыбнулся.
Архитекторы ушли.
Волков, проводив их, устало опустился на стул.
— Вот мы с вами побывали и в будущей нашей Арктике, — сказал он, обращаясь к оставшимся Алексею, Омулеву и Ходову. — Недостает лишь рассмотреть и ваш проект... основную магистраль, морскую «Зеленую улицу» нашего будущего промышленного края... Я вот тут выдвигаю задачу отапливать холодом полярные города. Но наша партия думает о большем. Как жаль, что ледяной мол решает только транспортную задачу! Нам нужно решить грандиозную задачу изменения арктического климата, как мы решили выполнением Сталинского плана подобную задачу в отношении бывших пустынь и бесплодных степей. Эти задачи надо решать комплексно.
Алексей восторженно смотрел на Волкова, этого руководителя, прошедшего сталинскую школу строительства коммунизма. Как просто и ярко показывал он во время своей обычной будничной работы ясные, дали завтрашнего дня! И он мыслит при этом такими масштабами, которые Алексею казались пугающе грандиозными. Алексей мечтал решить только транспортную задачу, а от него требовали победить арктический холод...
— Простите меня, друзья мои, — сказал Волков. — Мне следовало бы подробно рассмотреть законченный в Институте холода проект ледяного мола, но я... не могу... Сил нет!
Алексей изумленно смотрел на сразу осунувшееся лицо Николая Николаевича. Теперь оно показалось ему морщинистым, с усталыми складками у губ, чего он прежде не заметил.
— Начало полярной стройки ледяного мола предрешено.
Глаза Алексея потемнели и словно зажглись. Он не мог сдержать радостной улыбки.
— Мне поручено подготовить это решение... вам придется помочь мне... Но не сейчас. Дело в том... дело в том, друзья мои, что Галенька, дочь моя... погибла.
— Как погибла?! — одновременно воскликнули Алексей и академик.
Волков склонил голову.
— Погибла... очевидно... первой погибла во время разведывательных работ на трассе ледяного мола.