Галя любовалась Алексеем. «Какие у него яркие глаза!»
Он стоит у стола президиума и кажется выше ростом, шире в плечах. Она знает, что он скажет!
— Мы можем строить мол дешевле, чем железную дорогу! Мы можем обойтись без труб, — как же пройти нам мимо такой возможности? Мы обязаны строить по-новому. Метод строительства должен быть пересмотрен! И в этом пересмотре должны принять творческое участие все строители. Я уверен, что их энергия, смелая мысль, смекалка, знания, опыт, изобретательность перевернут все вверх дном, как перевернут был когда-то сам замысел арктического мола. Ведь я, товарищи, хотел весь мол целиком замораживать искусственно, затратив на это шестьсот миллиардов киловатт-часов энергии!
Гул прошел по залу. Строители переглядывались. Им казалось, что инженер Карцев шутит.
— Меня поправили полярники с острова Врангеля и, как видите, сделали ледяной мол сооружением вполне реальным и рентабельным. И сейчас, когда есть возможность построить мол без труб, дело не в одном только Денисюке, который высказал блестящую мысль, дело во всех нас, которые должны найти технический способ завершения строительства по новому методу к весне.
Вслед за Алексеем выступал Ходов. Он обдал собрание холодом:
— Мой заместитель, инженер Карцев, звал к полному пересмотру методов стройки, а как руководитель стройки не предложил ничего конкретного. Как можно очертя голову бросаться в бой ради одного только геройства. Мы бой ведем для того, чтобы его выиграть. Мы можем его выиграть и выиграем, если не будем заниматься посторонними делами. Вспомните — наши войска под Берлином не жалели снарядов!
У стола появился вихрастый паренек, машинист дизельной станции, выступавший когда-то на комсомольском собрании:
— А я предлагаю... я предлагаю, — кричал он, — работать по-коммунистически. А что такое коммунизм, по-моему? Я когда-то еще перед началом стройки выступал на собрании и предлагал всем строителям отказаться от зарплаты, думал в этом и есть коммунизм. Надо мной посмеялись, меня поправили. Теперь я хорошо знаю, что такое коммунизм. И вот что это такое по-моему: коммунизм — это не только справедливость, изобилие... ну, там еще отдых и благоденствие... Коммунизм — это прежде всего страстное служение народу, невиданные трудовые подвиги во всю силу расцветших талантов, подвиги, подобные тем, которые совершали наши отцы, защищая Родину! Металлурги хотят нас заменить, хотят вместо нас дать стране ту сталь, которую мы могли бы вынуть изо льда! Так пусть они увеличивают свою производительность, пусть дают свою сталь. Коммунизм — это непрерывный рост производительности. Нас так учили. А мы добавим к их стали — свою! Мы будем первыми металлургами Арктики, которые будут добывать стальные самородки из морской воды! Пусть для этого потребуется подвиг! Пусть потребуется больше работы! Разве мы не помним, как восстанавливались города-герои? Все люди после своей обычной работы поднимались на строительные леса и клали кирпичи. Вот и мы после своей обычной смены выйдем на лед, чтобы достать трубы! Да мне радостно будет вытаскивать трубы изо льда! И кто посмеет отнять у меня эту радость — радость служения коммунизму? Подумайте, насколько богаче металлом станет наша страна! Тут хорошо сказали о движении вперед! Мы можем идти только вперед!
Изо всех телевизоров, из отделанного дубом зала гидромонитора несся шум одобрения.
На экране одного из телевизоров появился пожилой рабочий.
— Горячо говорит молодежь, — послышался его хрипловатый голос из репродуктора. — Не прислушаться ли нам к Василию Васильевичу? Человек он огромного опыта. Не думаете ли вы, товарищи дорогие, что трубы изо льда можно вынуть, когда мол закончим? Что с ними сделается? Да ничего! Сделаем мол, а потом, не спеша, поманенечку и достанем их, употребим на другое дело. И технологический процесс пересматривать не надо.
— Нет, надо! — крикнул с места Виктор. Он просил слова.
Виктор шел к столу слишком тяжеловатой для его возраста походкой. Склонившись над столом, он некоторое время деловито перебирал принесенные газетные вырезки.
Потом выпрямился и оглядел зал:
— Вам знакомы уже опубликованные у нас на строительстве вести из чужого нам мира. Я как бы нахожусь мысленно в той стране, где за одно только выражение симпатий нашему делу готовы посадить на электрический стул. Вопрос «как строить?» перед рабочими в Америке никогда не может быть поставлен. Скажите в Америке: «Надо пересмотреть технологию налаженного производства». Вам ответят: «Вы, сэр, не деловой человек». Почему такой ответ? Потому что Америка есть Америка. Американцу не подковать блоху. Одну блоху подковать у американца не хватит смекалки, искусства, выдумки. Но американцы взялись бы подковать миллион блох, если бы появился спрос на кованых блох...
По залу прокатился смех.
— ...на кованых блох, если бы они лучше передавали... чуму.
Смех сразу прекратился.
— Американские инженеры по заданию американских генералов разрабатывали бы специальные, как это говорится, приспособления... конструировали бы такие машины... блохоподковочные машины, запроектировали бы один рациональный технологический процесс...
— Поставили бы блох на конвейер, — крикнул кто-то из зала.
— Верно! Правильно! На конвейер. Разбили бы всю операцию на очень простые движения, и только эти очень простые движения, — Виктор согнул руку в локте и стал делать ритмические движения, словно заворачивал гайку, — только эти движения поручили бы американским рабочим. А вот если бы для войны вместо чумных блох срочно понадобилось бы подковывать колорадских жучков, у которых на спинке полоски, как на американском флаге, то быстро изменить налаженное производство американцы бы не смогли. Им на это понадобилось бы очень много сил и времени, потому что технологический процесс у них придумывается сверху вниз, от инженеров к рабочим, и внизу никогда не улучшается. Потому-то американцы во время второй мировой войны долго не могли наладить военное производство, от которого теперь невыгодно отказываться — налажено и сверхприбыль! А вот советские люди, когда понадобилось, перенесли свою промышленность из оккупированных районов на восток и там наладили производство. Американцы этого до сих пор понять не могут. А потому не могут, что американцы обладают высокой техникой, а методы создания этой техники у них отсталые, негибкие методы, и не могут быть при капитализме другими. В Америке такой спор, какой ведется здесь, просто невозможен. Поднять его и решить по-новому могут только люди, строящие в своей стране коммунизм. А строить коммунизм — это в первую очередь «строить самих себя», делать себя достойными нового общества. Еще недавно я очень отставал в этом строительстве собственного «я». И я несу тяжелый груз строгого партийного взыскания. Сегодня мне хочется проверить себя. Как отвечу я на поставленный здесь вопрос? Пусть я геолог, но разведывательные работы заканчиваются. Завтра я уже смогу прийти к товарищу Ходову и просить, чтобы меня направили на какой-нибудь строительный участок. И я прошу вас, Василий Васильевич, пошлите меня туда, где будет выполняться двойная работа, но где, помимо сооружения мола, из воды будет добываться металл, который я всю жизнь искал в тундре. Пусть я не выгляжу спортсменом, но, честное слово, я готов вдвое напрячь свои мускулы, выполнить двойную работу, но поступить так, как должен поступать советский человек.
Слова Виктора звучали неподдельной искренностью. Но строители переглядывались. Прав ли он был во всем? Важнейший государственный вопрос он все-таки свел к его, Омулева, личному поведению; пересмотр технологического процесса свел к простому перенапряжению мускулов.
Может быть, поэтому Виктор не услышал тех горячих аплодисментов, на которые рассчитывал.
Смущенно улыбаясь, он собрал свои вырезки и пошел в задние ряды.
Перенапряжение мускулов? В этом ли главное?
Эту мысль, овладевшую теперь собранием, почувствовал парторг строительства.
Александр Григорьевич взял слово:
— Товарищи! Партийные и непартийные участники нашей полярной стройки сегодня решают замечательный вопрос, который, конечно, даже и не мог бы возникнуть на Западе. Но решать его нужно, исходя из того, что он возник не во времена первых пятилеток, когда мы строили социализм, а в наше время, время строительства коммунизма. Романтично, но не очень практично провозглашать радость в лишениях и трудностях. Героично, но не соответствует духу времени рассчитывать на двойное напряжение мускулов, о чем говорил наш геолог Виктор Омулев. В такой плоскости вопрос мог решаться у нас лишь в былые годы, когда мы строили основы нашего нового общества, не имея еще новых технических средств. Когда мы приступили в свое время к первым стройкам коммунизма, то взялись осуществлять их не с помощью лопат, а с помощью электрических ковшей-великанов, каждый из которых заменял собой десяток тысяч человек, или с помощью невзрачных с виду барж с землесосами, которые выполняли работу двадцати пяти тысяч человек. Можно было часами ездить по территории стройки коммунизма и не заметить ни одного человека, встречая только работающие стальные экскаваторы, бульдозеры, скреперы, земснаряды и другие специально построенные для этих строек механизмы. Только с их помощью стало возможно выполнение новых титанических задач, выдвинутых партией и правительством. Мы строим ныне в Арктике грандиозное сооружение, которое стоит в одном ряду с другими современными стройками коммунизма. Наше сооружение строится не только нами, здесь собравшимися, в нем участвует весь советский народ, который шлет сюда, помимо материалов, замечательные машины. И потому строители у нас прежде всего — командиры машин. Нельзя представить себе, чтобы эти командиры машин, покинув свои кабины и пульты управления, взялись за лопаты или голыми руками стали бы хватать на морозе железные трубы. Задача экономии труб — подлинно государственная задача. Она, несомненно, требует пересмотра всех основ технологического процесса строительства. Но новый технологический процесс должен соответствовать нашему времени, должен быть столь же механизированным, как и старый, как и любой другой процесс на строительстве или на заводе нашего времени. Пусть не покажется присутствующим, что своими словами я отвергаю возможность строительства мола без труб, отвергаю новый технологический процесс, не обеспеченный специальными механизмами. Напротив, я считаю своим партийным долгом бороться за новый метод, но бороться так, чтобы он был бы методом коммунистическим, а не старым штурмовым методом былых лет. Возможно ли создать такой метод стройки? Возможно. Но для этого действительно придется пересмотреть все, как об этом довольно нечетко говорил инженер Карцев. Нужно найти, быть может, совсем новые приемы, пересмотреть старые. И от того, смогут ли наши партийные и непартийные строители найти эти новые приемы, будет зависеть решение вопроса, сможем ли мы сэкономить стране несметные тонны металла. Эти новые приемы, если они будут предложены, надо будет пробовать, применять на деле. Для этого, быть может, окажется целесообразным выделить опытный участок нашего строительства и там попытаться строить мол без труб. Выступление парторга дало иное направление дискуссии. Как-то сам собой был снят вопрос о том, надо или не надо экономить трубы. Все выступавшие вслед за дядей Сашей говорили уже о том, что именно надо сделать, что изменить в методе строительства, чтобы облегчить вытаскивание труб и остальную работу, используя для этого имеющиеся механизмы или приспосабливая их для новых задач.
Всех обрадовало выступление подводника, предложившего отказаться от кессонных работ.
— Я давно думал, как бы без кессона обойтись, — признавался он. — А сейчас подумал, что теперь это особенно нужно. Ведь для чего мы опускаемся на дно? Для того, чтобы зарыть в дно патрубки. Потом водолазы должны в эти патрубки вставить спущенные сверху трубы. И все это нужно только для того, чтобы ледяной мол смерзся с дном и не всплыл. А ведь достаточно было бы сверху спустить трубы с уже надетыми патрубками, и образовавшийся лед все равно смерзнется с дном. Если так делать, то это высвободит и рабочие руки, и механизмы, и энергию. Пожалуй, можно будет подумать и о вытаскивании труб.
Гул прошел по залу. Предложения сыпались одно за другим. Оказывалось возможным сделать многое. Накопленный опыт подсказывал упрощения и нововведения.
Многие выступавшие вызывались пойти работать на опытный участок строительства, где предполагалось строить мол без труб.
Решение о выделении такого участка, на котором можно было бы доказать возможность строительства мола без труб, было принято единогласно. Даже Ходов голосовал за него, хотя, как он сам признался, «скрепя сердце».
Алексей вызвался руководить новым участком и просил временно освободить его от руководства всем строительством.
Собрание просило руководство обратиться в Москву за разрешением работать над новым методом строительства. Будущие «опытники», как назвали себя желающие работать на новом участке, вызывали на соревнование «стариков», обещая не только освоить новый технологический процесс, который, кстати говоря, далеко еще не был ясен, но и перегнать остальные участки строительства. Конечно, обещание это давалось не без некоторой запальчивости.
Алексей недаром с такой требовательностью к себе определял свою позицию в важнейшем для строительства вопросе. В этот вечер коммунисты стройки единогласно приняли его в партию.
В перерыве, поздравив Алешу, дядя Саша с улыбкой прислушивался к шумным разговорам. Переходя от группы к группе, он объявлял о приготовленном строителям сюрпризе. Четкое проведение всей дискуссии, краткие, заранее продуманные и подготовленные выступления позволили сберечь время и устроить после собрания задуманный комитетом комсомола концерт.
Строители снова заполнили кают-компанию, снова осветились экраны телевизоров.
Телевизор, связывающий ледокол с Сарыкамышским заводом, был выдвинут вперед. На его экране виднелся концертный рояль.
Галя сидела между Алексеем и Федором. Она уже догадывалась, кто будет играть.
На экране появилась Женя в длинном белом платье, в котором она обычно выступала на концертах.
— Как она хороша! — прошептала Галя.
Федор улыбался, Алексей был задумчив. Он думал о своей ответственности перед партией, которая приняла его в свои ряды.
Раздались первые аккорды рояля...
Алексей вздрогнул. Он вспомнил эту музыку, вспомнил свой рассказ Федору о замысле ледяного мола.
Он наклонился вперед, полузакрыл глаза.
И чем стремительнее, чем громче была музыка, тем интенсивнее работала его мысль. Не замечая, он сжимал руку Гали.
Он очнулся, неприятно пораженный шумом вокруг. Все аплодировали. Музыки больше не было.
Дядя Саша вел к телевизору Дениса. У рояля сидела Женя.
Денис запел низким и могучим басом «Реве та стогне Днiпр широкий». Женя, находившаяся за тысячи километров, аккомпанировала ему.
«Днепр! — думал Алексей. — Днепрострой — первенец социализма! Сталинградский гидроузел — один из первенцев коммунизма! Ледяной мол — великое, но рядовое сооружение коммунистической эпохи!» Гремел могучий бас.
— Какой голос! — восхищенно шептала Галя.
Голос Дениса, чуть простуженный, немного хрипел, но от этого он не потерял своей красоты, — просто чувствовалось, что поет не артист, а свой же товарищ, и поет чудесно.
И вместе с Денисом пел весь зал.
Концерт продолжался. Алексей и Галя вышли на палубу.
Галя ждала чего-то, но Алексей, так ничего и не сказав, озабоченный, полный новых, высказанных на собрании идей, простился с Галей и ушел в свою каюту. Галя едва сдержала слезы.