Академик Михаил Дмитриевич Омулев встал из-за стола. Привычно сутулясь – он был огромного роста – Михаил Дмитриевич задумчиво почесал кончиком карандаша аккуратно подстриженную бородку и взглянул на часы.
«Пора, Женя предупредила, что у нее соберутся друзья. Не стоит мешать молодежи, лучше съездить в институт».
Поправив на гриве седых волос черную «академическую» шапочку, Михаил Дмитриевич раскинул руки и потянулся так, что хрустнули суставы. Потом подошел к шахматному столику и окинул взглядом расставленную позицию. Однако он не позволил себе заняться «личной страстью», как он сам называл составление шахматных этюдов.
Из соседней комнаты донеслись приглушенные звуки рояля.
Звонок в передней помешал академику послушать дочь.
– Так это снова вы, голубчик мой! – воскликнул он, открыв дверь и крепко пожимая руку Федору. – Все-таки отыскали Женю на заводе? Говорят, добились «ученой степени капитана дальнего плавания» без защиты диссертации – «гонорис кауза»? – шутил он, провожая Федю к двери столовой, где играла Женя. Он готов был окликнуть дочь, но Федор остановил его.
Некоторое время они молча стояли у полуоткрытой двери. Михаил Дмитриевич с удовольствием отметил впечатление, произведенное на Федора музыкой. Ступая на цыпочках, он пошел по коридору переодеваться,
Федор продолжал стоять, смотря на распушившиеся светлые волосы Жени, на изгиб ее шеи, на овал щеки.
Музыка была ему знакома – финал концерта, слышанного во время рассказа Алексея о ледяном моле.
Женя откинулась на спинку стула, бессильно опустила руки, запрокинула голову. Глаза ее были закрыты.
«Где она сейчас? В Хрустальном Дворце будущего?»
Мог ли Федор предположить, что эта гордая девушка думала в этот момент совсем о другом...
До сих пор для Жени мужественность и энергия воплощались в Алеше с его грандиозными мечтами. Появился Федор. Если Алешу можно было сравнить со сверкающей струей, то Федор, пожалуй, напоминал сжатую пружину, в которой чувствуется огромная, скрытая сила.
Внезапно, как это часто бывает, Женя почувствовала на себе взгляд, обернулась и увидела Федора.
Ей показалось, что она краснеет. Чтобы скрыть это, она с нарочитой замедленностью движений поднялась, жестом приглашая Федора войти.
Потом, вспомнив о состоявшейся беседе Федора с Алексеем, она бросилась к гостю, взяла его за руку, усадила в кресло, забрасывая вопросами:
– Рассказывайте, – торопила она. – Что он говорил? Это замечательно? Ведь правда?
Федор молчал.
Женя выпрямилась, посмотрела сверху вниз на сидящего Федора. – Что же вы молчите?
– Кажется, огорчу, – через силу сказал Федор. Женя вскинула голову, приглашая Федора продолжать.
– «Грандиозные стремления» Алексея – просто фантазия, – как бы подвел итог Федор. Глаза у Жени сузились, стали зеленоватыми. – Ах, вот какое заключение дает нам опытный полярный капитан!
Ясно одно: Алексею надо проверить свой замысел.
Где проверить? Как проверить?– спросила Женя.
– В Арктике. С полярниками,– спокойно ответил Федор, вертя в руках трубку и не решаясь закурить.
Уголки губ у Жени опустились.
– Оч-чень хорошо!.. Оч-чень! – процедила она. – Во всяком случае с первым полярником он уже поговорил. Очень интересно, что этот полярный специалист поправляет не только своего малоопытного друга, но и... моего отца! – Женя вскинула голову еще выше. – Поправляет академика Омулева, специалиста по искусственному замораживанию, директора Института холода, к тому же одобрившего Алешину идею постройки мола.
– Не понимаю в искусственном замораживании. Заранее согласен с академиком. Мол можно строить. Но чтобы строить в Арктике, надо ее знать.
В передней раздался звонок.
– Простите, – с холодной вежливостью сказала Женя, используя возможность прекратить разговор. – Звонят.
Она вышла из комнаты, подтянутая, стройная, неторопливая. Федор проводил ее взглядом, недовольный собой и всем на свете.
Женя на мгновение показалась в дверях. Смотря мимо Федора, она сказала:
– Это Денис и наш Витька. Они уже знают о вас. Надеюсь, вас теперь ждут более приятные встречи с бывшими друзьями детства. Прошу извинить хозяйку, занятую домашними хлопотами. – И, вскинув голову, она удалилась.
Первым в комнату торопливо вошел Виктор, тучный и рыхлый, с гладко зачесанными, уже редеющими волосами. Одет он был по последней моде, но нарочито небрежно, в хороший костюм из яркой немнущейся ткани.
Виктор подал Федору руку, стараясь больно сдавить пальцы, но это ему не удалось. У капитана ладонь оказалась железной.
Денис вошел в комнату с осторожной неторопливостью, словно боялся, что он раздавит или разобьет здесь что-нибудь. Был он такого же огромного роста, как академик. Пиджак плотно облегал его могучие плечи, воротничок врезался в атлетическую шею. Он провел рукой по стриженным бобриком волосам и оглушительно рявкнул:
– Ну, здоров будь, моряк!
Струны рояля отозвались легким звоном. Потом Денис провел рукой по жестковатым усам и, раскрыв объятия, двинулся к Федору.
– Плаваешь, Федька! Замечательное дело! – нарочито утрируя свой украинский говор, забасил он. – Ну, как? Женат? Дети есть? У меня хлопчики.
Федор невольно взглянул на люстру. Ему показалось, что ее хрустальные подвески закачались.
– Про тебя говорят, – ответил он Денису, – трубы ставишь, будто скульптуру высекаешь.
В чистенькой, выложенной белыми изразцами кухне Женя гремела посудой.
– Старшего я Алешкой назвал, – смеялся Денис. – А младшего – Федькой назову!
Улыбнулся и Федор.
– Леди и джентльмены! – возвестил Виктор. – Сегодня я имею два ультрасовременных голоса. – И он вынул из кармана какое-то письмо. – Я всегда убеждал, что ко всему «святому» надо относиться скептически. Будущее принадлежит нам, скептикам!..
– Вот он всегда такой, – сказала вошедшая Женя, снимая фартук.
Федор повеселел.
– Садитесь, почему вы все стоите? – приглашала теперь уже радушная хозяйка.
– Сыграли бы нам... Женя, – сказал Федор, подчеркивая этим, что он не придает значения ее резкости.
Женя посмотрела на него. Ее глаза и уголки губ улыбнулись, но брови тотчас сошлись, чтобы напомнить, что мир еще не наступил.
– Нет, – сказала она. – Пусть лучше Денис споет. У него чудесный бас,
– Играть и петь потом, синьоры, – прервал сестру Виктор. – У гайдаровцев сегодня почти полный кворум. Даже Майкл «присутствует». Я нарочно захватил его письмо.
– Как ты хорошо сделал! – обрадовалась Женя. – Я уже пообещала это ... нашему гостю. Федя, садитесь, – она указала па стул рядом с собой.
– Давай, давай, тащи свои новости из подземелья, – прогудел Денис, усаживаясь. Он расставил колени и уперся в них руками. Стул под ним заскрипел.
Виктор встал у рояля, как становятся певцы. Одной рукой он оперся о черную крышку, в другой держал листок. Его румяное лицо было торжественным. Он начал читать:
«Хэлло, Вик!
Вспомните о рыжем Майкле, который сидел когда-то вместе с вами у костра и прикидывался немым. Теперь это вполне современный здоровенный парень, по-прежнему рыжий и веснушчатый, который с университетским дипломом в кармане стоит на распутье шоссейных дорог и не знает, по какой из них ему отправиться в надежде хоть где-нибудь приложить свои силы.
Стоять у той самой бензоколонки, где я только вчера потерял работу заправщика автомашин, до такой степени гнусно, что мне смертельно захотелось написать это письмо. Конечно, адреса вашего у меня нет, но я пошлю письмо в Москву, в Академию наук, в надежде, что оно дойдет до мистера академика, и он сочтет возможным передать его сыну или дочери, хотя, быть может, молодая леди совсем забыла меня.
Хэлло, Джин! Хэлло, Вик! Я обращаюсь к вам, а имею в виду всех тех, кто сидел с нами у костра. Мне отчаянно захотелось поговорить с теми, кто не стоит вот так же, как я или мой озлобленный кузен Джерри, на распутье дорог, скомкав в кармане никому не нужные дипломы и решая вопрос: чинить ли шоссе или катать толстяков в колясочках по модной выставке? Мне хочется знать, что есть разница между нашей «благодатью» и чем-то другим... Я ведь хорошо запомнил мечтания, которыми вы занимались на берегу сибирской реки. У нас тут пишут о ваших стройках. Пугают ими. Напишите, как там у вас, а я вам напишу о себе, хотя вряд ли это очень интересно.
Все было хорошо, пока жила тетушка, хотя она и была системы невыключающихся автоматов. Все же она помогала нам с Джерри окончить колледж и даже поступить в университет. Я там считался лучшим бейсболистом. Черт возьми! Если бы мне не повредили руку, я бы хоть этим теперь занялся. Джерри – тот отличился по литературной части. Пишет он совсем не дурно. Бойко. И с природной злостью. Но беда в том, что его «бойкие писания» что-то никто не печатает. Не может, как говорят, попасть в тон. Впрочем, также не может попасть в тон и «физик» Майкл Никсон, которого, оказывается, никогда не допустят к интересной работе.
Мы с Джерри делим друг с другом каждый цент, который удается заработать. Он считает себя ультрасовременным, все отрицает, и, кроме того, чертовски влюблен в прехорошенькую девушку, но... Какая там женитьба, если перо в долларовой шляпке стоит дороже, чем перо литератора. Я тоже влюблен, но удрал от своей девушки подальше. Ужасно скверно идут дела. А казалось, что можно сделать так много! Ведь атомная энергия должна была перевернуть все основы техники. Физикам ли заботиться о заработке? Но... президенты меняются, а техника у нас в основном остается прежней, в чем заинтересованы влиятельные фирмы. В «атомные лаборатории» нам, мечтавшим о «невесомом» топливе для личных автомобилей, никак не попасть.
Что-то не так у нас устроено. Когда я задумался об этом, то вспомнил о вас. Мой Джерри смеется и говорит, что я попадусь на коммунистическую пропаганду и что второй раз мне в Сибирь удрать не удастся. Нет! Пожалуй, здесь я нужнее. С Джерри мы еще поспорим, но я подожду вашего письма.
Я помню, что все мы называли себя гайдаровцами. Вот было бы здорово подписать так это письмо.
Впрочем, подпишемся пока просто Майкл Никсон».
Виктор читал переведенное им письмо. Он давно уже забыл о своей шутливо-картинной позе. Он читал, склонившись над роялем, положив листок на черную крышку. Ему удалось передать горькую иронию письма. Когда он кончил, все некоторое время молчали.
– Кто-нибудь ответил?– спросил Федор, выколачивая трубку.
Женя обернулась к нему, оживленная, взволнованная.
– Мы еще не успели отослать. Алеша не написал... Каждый из нас писал о себе несколько строк. Теперь и от вас строчки будут, Федя... А выводы... выводы пусть он сделает сам. Мне кажется, ему это необходимо.
– Чую я, не зря этот американский хлопчик о гайдаровцах вспомнил, – сказал Денис, услышав в передней звонок и поднимаясь, чтобы открыть.
– Я сама! – вскочила Женя. – Конечно, это Алеша. Женя исчезла.
«Торопится», – заметил про себя Федор.
Через минуту в комнату влетел Алексей, возбужденный, с горящими глазами. Он снял шляпу и с силой пустил ее к потолку, поймав на лету.
– Все решено! – воскликнул он.
Он скинул серый спортивный пиджак и остался в легкой безрукавке, словно ему было очень жарко.
– Все решено! – повторил он.
– Что ты шумишь, словно премию за проект получил? – спросил Денис, щуря в улыбке глаза.
– Получил, но не премию, не ушат холодной воды, а... половину Ледовитого моря на голову! И вылил на меня этот ледяной водопад наш дорогой гость, полярный капитан! – Алексей взмахнул рукой в сторону Федора, потом оглядел всех. – Забавнее всего, ребята, то, что он ведь нрав! Чертовски прав! Потому-то я и бросаю все на свете и отправляюсь в Арктику!
– Как в Арктику? – стоявшая в дверях Женя нахмурилась.
Алексей даже не повернулся в ее сторону.
Сядем, ребята! – предложил он, сам садясь верхом на стул. Он положил подбородок па его спинку, на мгновение закрыл глаза, словно силясь что-то представить, потом заговорил спокойнее: – Я все рассказал этому полярному волку. Не спорю, я ожидал большего энтузиазма, чем присвоения моей идее категории мечты. Впрочем, мечта – первый этап проектирования!..
Если не оторвана от действительности, – вставил Федор.
Я не хочу отрываться от действительности и решил, прежде чем поднимать вопрос о докладе – пожалуй, там докладывать пока что еще и нечего – отправиться в Арктику, чтобы посмотреть на месте, «где и как строить», посоветоваться с людьми знающими – с моряками, с полярниками. Он дело советует, Федор. У него холодная голова, чему я завидую, а потому отправляюсь на его корабле и тебя с собой возьму. Слышишь, Жень? Завтра же завербуюсь на работу в Арктику.
Федор покосился на Женю.
«Очевидно объяснение отнюдь не для посторонних», – подумал Федор и заметил, что ему это неприятно. Он повернулся к Денису:
– Все водопроводчиком работаешь? Не учишься? Денис, поняв маневр Федора, повернулся спиной к Жене и Алексею и заговорил гулким басом:
– Я вот долго соображал, о чем Майклу написать. Ну и решил. Батька мой каменщиком был. Так он всегда, – идет мимо дома, который сложил, да думает: «Мой дом!» А разве рабочий теперь не скажет: «Моя улица, я ее асфальтом заливал»? Один писатель нам рассказывал, что он чувствует, когда у соседа в вагоне свою книгу видит. Так он то самое рассказал, что я чувствую, когда мимо своих домов прохожу, где трубы прокладывал. В окнах свет горит, по трубам моим вода течет, как по артериям кровь. И выходит – жизнь дому я дал. Вот об этом и размышляю, когда на трубы смотрю. Чувство-то это, быть может, Майклу незнакомое. А надо, чтобы он его понял. И еще написать хочу, что трубы эти астрономии моей не мешают. Ты мои статьи о Марсе читал? Э, друже, как же ты так? Спор нескончаемый идет! А если на Марсе жизнь? А марсиане? Э! Отрицать легче всего. То же интереснейшее дело! Трубы у них проложены от полюсов через экваторы. Воду от тающих льдов они по тем трубам подают со скоростью трех с половиной километров в час... и вдоль труб полосы растительности появляются с той же скоростью, каналами их прежде называли. Ты обязательно об этом прочти. Теперь уже мало кто сомневается. В искусственно созданной марсианской атмосфере несколько лет земные животные живут. Ты обязательно прочти. Я б и Майклу посоветовал, да не знаю... до того ли хлопцу, если он у бензоколонки на перепутье стоит.
Отойдя к дальнему окну, Женя холодно говорила подошедшему к ней Алексею:
– Что значит, ты возьмешь меня с собой? Я сдержу свое слово и буду работать на твою грандиозную мечту. Ты думаешь, что моя специальность тебе не понадобится? Ты хотел бы просто иметь меня под боком. Ты сам не понимаешь, как задеваешь этим меня, оскорбляешь, унижаешь!..
– Но ведь я уезжаю на два года, готовиться к будущему проектированию, – говорил Алексей.
– Напрасно ты считаешь меня пригодной только для поддержания твоего хорошего... творческого настроения. Плохо ты меня знаешь. Кажется, Федя и тот уже лучше познакомился со мной. Подчиненная подруга из меня вряд ли выйдет.
– Жень!– возмущенно воскликнул Алексей. Но Женю трудно было остановить.
– Что касается моих способностей, то я готова отдать их все целиком... твоему делу, а не тебе, Алексей.
– Ты просто не хочешь, чтобы я ехал! – вспылил Алексей.
– Неправда. Федора стоит послушать, стоит поучиться у него здравому смыслу. Теперь я очень хочу, чтобы ты уехал. Хочу потому, что чувствую – ты со своим проектом еще нетвердо стоишь на ногах.
– Ну, это мы еще посмотрим! – заносчиво сказал Алексей. – Меня не требуется поддерживать. С ног не падаю. От этой обязанности тебя освобождаю, так же как и от твоих детских желаний осуществлять мои проекты.
– Меня не нужно освобождать. Я знаю, как помочь твоему делу!