Глава V
ЗАБЫТОЕ НЕ МОЖЕТ ВСПЛЫТЬ
Отвечаешь ли на уроке учителю арифметики, сдаешь ли приемные испытания в вуз, защищаешь ли дипломный проект или даже диссертацию на звание магистра, волнение одно и то же.
Коридор в Научно-исследовательском институте длинный и светлый. Из конца в конец по нему проносится девушка. У нее мужская, решительная походка, несколько угловатые движения, острые плечи и локти. Она по-мальчишески встряхивает головой, но чисто по-женски поправляет волосы каждый раз, как проходит мимо зеркала. И у нее совсем уже женские глаза. Вероятно, они серые, но того серого цвета, который может стать голубым, когда небо безоблачно, может потемнеть от сдвинутых бровей или позеленеть и искриться, словно фосфоресцируя.
Сейчас эти чуть встревоженные глаза изучали плотно пригнанные друг к другу метлахские плитки.
Оказывается, по этим плиткам можно чертить всякие фигуры: квадрат, окружность, крест, знак интеграла...
Часы в конце коридора остановились. Вот уже сколько времени, как стрелка застыла. Ах нет, вот она вздрогнула и прыгнула! Оказывается, это минута такая длинная... А трусить вообще низко!
И Марина вспомнила, как она, забияка и вожак, в детстве презирала и третировала трусов. Мальчишки сначала сопротивлялись ей, а потом признали своим вожаком. Она организовала команду «робингудовцев», которые по ее требованию яростно защищали старинные романтические заветы. Ею тогда был брошен устрашающий девиз: «Кто девочку обидит, бе-ре-гись!».
Почему она тогда ничего не боялась, а теперь?..
Вот Дмитрию Матросову она давно должна была сказать кое-что, а никак не может. Она, атаман сорванцов-робингу- довцев, раньше все могла бы сказать кому угодно, а вот она же, Марина Садовская, завтра уже магистр физических наук, ничего не может...
Вот и в прошлый раз, когда Марина защищала диссертацию на кандидата, она перетрусила так, что сама первая подала бы голос за свое исключение из былой «команды». Но это потому, что на защиту пришел сам нарком. У него такой высокий лоб и зачесанные назад волосы. Усы мягкие, добрые. А подбородок энергичный. Глаза... Какие у него глаза? Как будто серые... А может быть, это на портретах серые? В общем, ласковые... Он подошел к ней после защиты, заложил пальцы за пуговицы своей гимнастерки и сказал:
— Так.
Она стояла и молчала. Еще подумала тогда, что на нем удивительно маленькие сапоги. Посмотрела ему в лицо и смутилась, а он все молчал. Тогда она спросила:
— Как вы находите, товарищ нарком... сегодняшнюю погоду?
Неужели ничего глупее нельзя было придумать?
А нарком молчал. Она решила поправиться, выйти как- нибудь из этого ужасного положения.
— Простите, товарищ нарком, я хотела спросить... Вы, кажется, впервые у нас в институте?
Он теперь, конечно, рассматривает ее лицо. В таких случаях щеки у нее почему-то делаются ужасно красными. О них даже можно обжечься, если потрогать ладонью.
— Как вы нашли мою диссертацию? — совсем растерявшись, пролепетала она, кандидат физических наук.
Тогда нарком сказал тихим, неторопливым, несколько глуховатым голосом:
— Нахожу скверной.
Сердце у Марины упало.
— Я никак не могу дождаться, — продолжал нарком, — когда начнется настоящее лето. Не выберешь времени рыбу поудить.
— Как? Вы бываете на рыбалке?
— Первый раз я был, когда рыли котлованы для фундамента. — Нарком помолчал. — Потом, кажется, я был еще раза три-четыре, знакомился с лабораториями и работами.
— Ах да! — прошептала Марина.
Они тогда стояли вот в этом же коридоре. И никто к ним не подходил, наверное, думая, что у них серьезный разговор.
— Диссертация ваша мне понравилась. Поэтому-то я и решил с вами поговорить.
На этот раз Марине удалось смолчать.
— На рыбалке я бываю два раза в лето, когда решается дифференциальное уравнение с тремя переменными: погодой, свободным временем и настроением.
Потом нарком опять сказал:
— Так, — как бы поставив точку, и замолчал.
Больше она ни о чем спрашивать его не решилась. Она поняла наконец, что нарком методично ответил на все ее вопросы, причем именно в том порядке, в каком они были заданы. Она робко подняла глаза и вдруг увидела, что у серьезного, всегда непроницаемого наркома глаза ласково смеялись. И Марина почувствовала себя сразу по-другому. Теперь она могла уже внимательно и спокойно выслушать все, что скажет ей нарком.
— Вы посвятите свою дальнейшую работу, — говорил он ей, — во-первых, вопросу сверхпроводимости, который затронули сегодня лишь вскользь; во-вторых, связи этого явления с проблемой концентрации энергии. Это нужная проблема, которой у нас мало занимаются. Свяжитесь по этому вопросу с майором Блиц... простите, с майором Молнией. Он недавно перевел свою фамилию на русский язык. Для поставленных им артиллерийских задач требуются огромные сосредоточения энергии. Но эта работа имеет и более широкое значение. Когда-то я был свидетелем демонстрации одного очень эффектного опыта... Давно это было... Я собственными глазами видел осуществленный сгусток энергии. Советская наука должна решить этот вопрос. Так, — снова поставил точку нарком. — Задачу эту я выдвигал перед многими профессорами, но эти, с позволения сказать, ученые разводили руками и жалели любимого своего наркома, которому невесть что в голову втемяшилось. — По лицу наркома скользнула приятная лукавая усмешка.
— Да... Но, товарищ нарком, смогу ли я?
— Для связи с Молнией я дам вам направление в его секретную лабораторию. Но перед вами стоят пока чисто научные задачи. Для них потребуется революционное миросозерцание и восприимчивый нетронутый ум. Пусть работа эта будет вашей диссертацией.
— Но ведь я уже защитила диссертацию! Потом, смогу ли я справиться с такой задачей?
— Я думаю...
— Достаточна ли моя подготовка?
— ...что эта диссертация будет вашей второй, то есть магистерской.
— Как? Мне? На звание магистра?
— Для того чтобы справиться с такой задачей, вы могли бы найти в себе все данные. Наконец, ничего удивительного в том, чтобы вам стать магистром, я не вижу.
Раза два потом Марина приезжала к наркому и стала называть его уже Василием Климентьевичем. Она рассказала о своем свидании с майором Молнией и о намеченных ею путях решения задачи.
Вот и прошли два года... Диссертация готова. Завтра ей уже будут говорить: магистр! Магистр физических наук Марина Садовская. Ой! Смешно подумать! Однако на какие замечательные мысли натолкнул ее нарком! Откуда он мог знать это? О каком виденном им сгустке энергии он говорил?
Сегодня она расскажет о многом, чего никогда не слышали ученые. А волноваться следует, только думая о перспективах своей работы, а вовсе не о защите диссертации. Да-да, все сойдет благополучно. Ведь даже официальный оппонент признался, что замечательные идеи увлекли его. Смешно оппонировать с такими настроениями!
Интересно, приедет ли Василий Климентьевич? Ведь он обещал. И как сегодня медленно течет время! Скорей бы уже собирались! Наверное, неудобно, что она ходит здесь по коридору? Как-то несолидно. Вообще теперь об этом придется постоянно думать. Надо будет носить другие платья, переменить прическу и походку. Надо обязательно перестать бегать... А вот и Надька!
Марина увидела в конце коридора свою младшую сестру и бегом помчалась к ней навстречу.
Надя шла важно и неторопливо, задумчиво смотря себе под ноги. Она вздрогнула, когда Марина налетела на нее.
— Марина, нельзя же так! Ведь ты завтра будешь уже магистром!
— А вдруг не буду?
Надя удивленно посмотрела на сестру и укоризненно покачала головой. Марина рассмеялась.
— Не уничтожай меня взглядом! Диссертацию я не провалю, будь уверена.
Надя деловито оглядела сестру.
— Ты узнала, что будет говорить оппонент?
— Он скажет, что я заглянула в будущее! Надька, ты понимаешь это?
— Конечно, понимаю, но я всегда тебе говорила, что предпочитаю историю.
Девушек окружили несколько молодых людей.
— Почему историю? — поинтересовался один из них. Надя посмотрела на него с сожалением и сказала:
— Потому что история говорит нам о революциях! Я хотела бы жить в то время, работать в подполье, петь революционные песни и стоять на баррикадах.
Никто не засмеялся. Марина схватила Надю за руку.
— Смотри, кто идет! Это профессор Горский из Ленинграда.
— А кто рядом с ним?
— Кто-то не наш.
— А я знаю, — вмешался один из молодых людей: — это профессор Оксфордского университета Ленгфорд.
— Идут, идут! Тише!
— Кто это маленький, в очках?
— Посторонитесь, не видно!
— Профессор Цзе Сю-лян, а с ним рядом — доктор Дже- ран из Монгольского университета. Сзади доктор Мейльс из Гейдельбергского университета.
— Это прямо не диссертация, а международный конгресс!
— Звонят! Приглашают в аудиторию!
— Пойдемте!
— Ну где же Василий Климентьевич? Это невозможно, чтобы он опоздал! — произнесла совсем не бодрым голосом Марина.
— Марина, пойдем!
— Ах, Надюша... неужели уже начинают?
Воспользовавшись тем, что все устремились в аудиторию, Надя взяла сестру под руку и отвела в сторону.
— Ну, Марина, — начала она многозначительным шепотом, — а он придет?
— Ах, почем я знаю, Надюша!
— А я знаю: при-дет! Вот!
— Ну и пусть придет. Мне все равно!
— И не-прав-да! И сегодня же, когда ты станешь магистром, ты должна сказать ему всё. Мне прямо смешно смотреть на вас! Прямо как дети! Словом, это я беру на себя. Да-да-да!
И маленькая Надюша, смешно пожав плечом, важно отправилась в аудиторию. Ее высокая сестра, постояв некоторое время, мужским решительным шагом двинулась за ней. Ее лицо было серьезно, высокий прямой лоб перерезала словно удлинявшая его вертикальная складка, а в серых глазах прятался вызов.
Через улицу по направлению к институту мчались две фигуры. Впереди, с развевающимися седыми волосами, без шляпы, шествовал старый профессор. Позади него, старательно удваивая его шаги, едва поспевала кругленькая фигурка доктора.
— Почтеннейший, пощадите!.. Вы, может быть, думаете, что я могу закрыть перед вами шлагбаум? Ничего подобного! Мне все равно не удастся забежать вперед. Одумайтесь! Что вы делаете со мной? Ведь я только что сообщил в правительственном бюллетене об ухудшении вашего здоровья. И вдруг вас видят на улице, да еще без шляпы!
— Милейший, не откажите в любезности оставить меня в покое! М-да!..
— В покое? Этот сумасшедший бег по улице вы называете покоем?
Профессор сердито пожевал челюстями и прибавил шагу. Доктор выхватил платок и судорожно вытер мокрое лицо.
— Нет, почтеннейший! Ну зачем вам понадобилась эта диссертация? Вы для меня — загадка!
Оставив запыхавшегося доктора далеко позади, профессор вошел в вестибюль института. Торопливо скинув с себя пальто и расчесав сбившуюся бороду, он одернул мешковато сидевший на нем пиджак и направился по коридору, где недавно разгуливала Марина.
Дверь в аудиторию была открыта. Профессор остановился у притолоки, сердито смотря из-под насупленных бровей. Голову он склонил немного набок, а правую руку приложил к уху.
Он слышал, как говорила Марина. Он чувствовал, как ее слова летели в аудиторию, заставляя то насторожиться, то задуматься, то неожиданно рассмеяться.
— Я увязала высказанные мной представления о сущности сверхпроводимости с основными положениями квантовой механики и волновой теории. Я наглядно доказала вам, что в магнитном поле можно накапливать энергию, стоит лишь сочетать это с явлением сверхпроводимости. Разрешите мне закончить теперь научную часть своей диссертации и перейти к ее, я бы сказала, фантастической части. Я говорю — фантастической, ибо перспективам использования концентрированной таким образом энергии место скорее в научно-фантастическом романе, чем в научной диссертации.
И Марина начала говорить об удивительных вещах.
Запрокинув голову, смотрела она куда-то вверх и как будто рассказывала о том, что видела там. Глаза ее широко открылись, и невольно хотелось увидеть на потолке следы двух ярких прожекторов.
— Да это же не диссертация, а целая поэма! — шепнул старенький ученый, сидевший рядом с наркомом в первом ряду.
Василий Климентьевич, который приехал все-таки на защиту, повернулся к нему, улыбнулся и кивнул в сторону Марины.
— Послушайте, почтеннейший мой профессор, — шепнул доктор, — почему вы решили оставить себя без бороды, выдрав ее столь свирепым и болезненным способом?
— Извольте замолчать... м-да!.. замолчать! — прошипел профессор.
— Тише! — шикнули сзади.
Доктор обернулся и еле успел подхватить свое пенсне. Перед ним стоял рослый широкоплечий человек с открытым внимательным лицом. Доктор замер, так и не надев пенсне. Он узнал летчика Матросова!
Марина кончила. Ей шумно аплодировали. Румяная, похорошевшая, она тяжело дышала, сердце нервной дробью колотилось в груди. Поправив волосы, она отошла к стене.
На ее месте стоял теперь официальный оппонент.
Марина слушала рассеянно. Он не возражал по существу. Он только ставил ряд вопросов, касавшихся дальнейших перспектив развития идеи концентрации энергии с помощью явления сверхпроводимости.
Во все время речи оппонента стоявший у притолоки профессор кусал ус, презрительно опустив уголки губ. Доктор озабоченно наблюдал за ним.
— Я позволю себе извиниться перед многочтимой мною аудиторией! — неожиданно прозвучал гулкий отрывистый голос старого профессора, едва смолк официальный оппонент. — Я позволю также принести свои извинения и многоуважаемому председателю Николаю Лаврентьевичу, что я без приглашения вторгаюсь к вам, но я счел бы недостойным звания истинного ученого смолчать при обстоятельствах... м-да!.. при обстоятельствах, сопровождавших изложение трактовавшейся здесь работы.
Марина подняла глаза и удивилась. Она сразу же узнала своего чудаковатого спутника, который рассказывал ей об отражательной радиостанции. Интересно, что хочет он сказать? Наверное, он тоже узнал ее.
— Пожалуйста, профессор, мы очень рады предоставить вам слово, — сказал председательствующий молодой академик.
Профессор прошел за длинный, напоминающий беговую дорожку стол, ссутулив худую спину.
— М-да!.. Детский лепет или безумный бред? Я осмелюсь предложить этот вопрос всем присутствующим. Что преподносит нам, я бы сказал, нескромный соискатель почетного звания магистра физических наук? Разве уважаемые представители научного мира имели честь собраться здесь лишь для того, чтобы выслушивать нелепые фантазии? М-да!.. В первый раз за долгую жизнь вашему покорному слуге выпадает незавидная роль возражать с этой высокой кафедры ребенку или сумасшедшему. Конечно, это «эгейнст зи грэн» — немного против шерсти, как говорят американцы, но прошу покорнейше извинить старика. Привык я называть вещи своими именами. Не обессудьте!.. Слишком трудно равнодушно слышать столь вульгаризированные представления о сущности физических явлений, преподнесенные нам здесь под ярлыком серьезной научной работы!
Аудитория онемела от удивления. Нарком, прищурившись, внимательно изучал лицо старого профессора, громившего все основы высказанных Мариной гипотез, зло высмеивавшего ее математические построения.
Стоявший в дверях доктор держал пенсне в руках и не отрываясь смотрел на своего пациента, словно искал в его глазах разрешения мучившей его загадки.
— Так выглядят, уважаемые мои товарищи по науке, «эт ферст блаш», при первом взгляде, изложенные нам принципы теории сверхпроводимости в свете далеко не исчерпывающей, но серьезной критики.
Профессор громил все основы высказанных Мариной гипотез.
Профессор оперся вытянутыми руками о стол и согнул узкую спину, продолжая местами налегать на букву «о».
— М-да!.. Но все это бледнеет, товарищи ученые, перед второй частью выступления соискателя. Лишь одна единственная там фраза доставила мне внутреннее удовлетворение. Почтенный соискатель совершенно справедливо изволил заметить, что излагаемым мыслям место не в научной работе, а в фантастическом романе. И я позволю себе еще добавить, что в плохом, уводящем во вредную сторону романе! М-да!..
Всей силой авторитета науки я позволю себе заверить вас: оставьте лишенные мысли мечты о концентрации энергии в магнитном поле! Заниматься такой задачей — абсурд, заблуждение, нелепица, чепуха, ересь, вандализм в науке, невежество, узость взглядов, оскудение критики, отсутствие элементарного контроля над собой!
Ваши предыдущие аплодисменты, уважаемые и дорогие мои коллеги, я позволю себе отнести скорей к эстрадной актрисе, ловко жонглировавшей эффектными, но невозможными положениями, чем к представителю чистой и объективной науки.
В аудитории поднялся шум. Над доской зажглись и замигали буквы: «Внимание!» Шум не прекращался. Он понемногу стал затихать только после того, как молодой академик, проводивший защиту, встал и подошел к доске.
Тогда особенно громко прозвучал певучий и обиженный голос:
— А я думала, что люди — современники революций умеют спорить по-настоящему!
Академик поднял руку и сказал:
— Продолжайте, профессор!
Профессор стоял все в той же напряженной позе, опершись руками о стол, и резкими движениями поворачивал голову то вправо, то влево.
Марина села на пододвинутый ей стул и потемневшими глазами, не мигая, смотрела на этого ненавидящего ее человека. Она заметила, как преобразился он, заговорив о концентрации энергии, как страстно зазвучал его голос.
Женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов, а скорее на тон, каким они сказаны. И, странное дело, Марина не могла найти в себе ни малейшей неприязни к своему неожиданному оппоненту. Но обида, горячая ребяческая обида подкатывалась к горлу, растворялась в слезах, готовых брызнуть из глаз...
Профессор продолжал:
— Нам рисовали развращающие мозг картины применения аккумуляторов, использующих магнитные поля сверхмощной силы, я бы сказал — сверхаккумуляторов. Мы слышали о карманных электростанциях, о неиссякаемых батареях, о бестопливных двигателях... Я сам мог бы рассказать более поразительные вещи! Но зачем это? Зачем? Для чего тратить силы и государственные средства на бесплодную, хилую идею? Сила уничтожит сама себя! Почтенная соискательница сама говорила нам об изменении структуры вещества при увеличении магнитного поля, исключающей возможность существования сверхпроводимости. Кроме того, большое магнитное поле разрушит и самоё катушку, прочность которой не может быть достаточной. Вся накопленная энергия вырвется наружу, чтобы испепеляющим жаром уничтожить производящих опыт людей... будь то седой, всеми уважаемый ученый или полная жизни и любви девушка...
Дорогие коллеги, товарищи ученые, я имею честь заверить вас, что теоретически нет никакой возможности предохранить проводник от проникновения в него магнитного поля! Точно так же, как нельзя пропустить по нему ток, больший, чем допускает его атомная структура. Нет такой возможности. Всякая попытка обречена на такую же неудачу, как и попытка получить явления сверхпроводимости при обычных температурах.
Резюмируя свое выступление, я позволю себе сказать, что представленная работа порочна как в своей основе, так и в отношении намечаемых вредных перспектив, обрекающих людей на ненужный риск и горькие разочарования. Работа соискательницы непродуманна, сыра, недостаточно выношена, необоснованна, мелка, легкомысленна и, самое главное, неправильно ориентирована. Приходится пожалеть о напрасном труде и потерянном времени. Будем надеяться, что это послужит хорошим уроком юной соискательнице и повернет ее честолюбивые стремления на другой, более реальный и эффективный путь, что я и имею честь ей рекомендовать. Профессор кончил и быстрой подпрыгивающей походкой направился в аудиторию.
Слышно было, как залетевшая в окно ночная бабочка билась крылышками о матовый колпак лампы.
Профессор, шаги которого гулко раздавались в аудитории, подошел к седенькому соседу наркома и сел рядом с ним. Тот демонстративно встал и, извинившись перед Василием Климентьевичем, прошел в задние ряды.
Профессор, растерянно улыбаясь, смотрел ему вслед своими прозрачными голубыми глазами.
У него дернулась щека. Он заморгал ресницами и опустил голову, потом, растопырив острые колени, облокотился на них, зажав ладонями виски.
В течение всего времени, когда выступали ученые, пожелавшие изложить свои взгляды на затронутый вопрос, нарком все приглядывался к старому профессору. Посматривал он и на Марину. Заметил, как выбежала она в коридор сразу после окончания речи неожиданного оппонента, как вернулась оттуда с красными глазами.
На диссертации Марины Садовской раскалился научный спор. Столкнулись разные течения, и забурлили яростные буруны волновых теорий, квант, магнитных вихрей и мириад электронов. Защита превратилась в диспут, которому не видно было конца.
Но вряд ли слышал эти выступления старый профессор. Наконец он встал и неровной, спотыкающейся походкой направился к выходу.
Нарком поднялся и тоже вышел в коридор.
В коридоре у окна стояла Марина и царапала себе до крови лоб.
Нарком подошел к ней, посмотрел на ее руку, на лоб и сказал:
— Так.
Марина отдернула руку, но глаз не подняла.
— Провалилась я, Василий Климентьевич!
— Этого я пока еще не знаю...
— Но ведь он говорил прекрасно! Я уничтожена!
— Да, — сказал нарком и помолчал. — Он говорил прекрасно, даже с излишней страстностью, пожалуй, но об уничтожении говорить преждевременно.
Марина выпрямилась и постаралась улыбнуться.
— Конечно, я понимаю, что это не может повлиять на решение комиссии, но все же обидно, Василий Климентьевич...
Последние слова она прошептала одними губами, без дыхания.
Нарком все же услышал, но, кроме того, он ощутил также слухом чье-то грузное падение.
Когда Марина подняла глаза, то увидела широкую спину бегущего наркома. Резким движением она бросилась за ним.
Поперек коридора, неуклюже согнув колени и уткнувшись лицом в толстый ковер, лежал старый профессор. Из аудитории доносилась монотонная речь выступавшего.
Как ни спешили нарком и Марина, кто-то, все же опередив их, уже склонился над профессором.
— Я попрошу помочь мне поднять больного, — сказал, не оборачиваясь, низенький человек.
Втроем они подняли профессора и посадили на диван.
— Пульс очень плох! Этого следовало ожидать. О! Я узнаю вас по портретам. Ведь вы — нарком? Я очень рад этому случаю. Ведь у вас, наверное, есть машина? Надо его доставить домой.
— Я уже дал распоряжение отвезти профессора.
— Вот чудесно! Он, знаете ли, такой чудак, что никак не хочет иметь прикрепленной машины.
— Знаю, — сказал нарком.
Пока доктор говорил, руки его были в деятельном движении. Он поймал пенсне, расстегнул профессору ворот и жилетку, достал из своего кармана шприц и что-то впрыснул больному.
Положив шприц обратно в коробочку, доктор потер ладонь о ладонь, потом обеими ладонями лысину, наконец быстрыми и нежными движениями стал делать профессору массаж. Увидев, что нарком наблюдает за его руками, доктор сказал:
— Товарищ нарком! Есть древняя индийская поговорка, что врач должен иметь глаз сокола — доктор поправил пенсне, сердце льва — доктор прижал обе ладони к груди, и руки женщины — с этими словами доктор принялся снова растирать профессора.
Марина стояла молча, наконец сказала тихо:
— Позвольте мне отвезти его.
— Нет. Место ваше здесь. Я сам поеду с ним, — сказал нарком.
Почти повиснув на руках доктора и наркома, профессор, едва передвигая ноги, прошел к автомобилю и послушно сел в него. Все время он робко и виновато улыбался, как будто сделал что-то страшно неприличное.
Стоя на крыльце, Марина смотрела, как увозили беспомощного человека, час тому назад уничтожившего ее...
Наконец она обернулась. Сзади нее стоял Матросов.
— Дима! Вы? — вырвалось у нее.
— Да, я, — сказал Матросов, улыбаясь, и протянул руку.
Марина бросилась к нему, потом вспыхнула, поправила волосы и наконец схватила протянутую руку.
— Прямо с аэродрома? Да? Я так и знала! Поздравляю, Дима! Я... все мы так гордимся вашим подвигом! Вы... вы самый лучший летчик и инженер, — тихо добавила она.
Она смотрела на Матросова совсем-совсем светлыми, вполне голубыми глазами. Ее угловатые движения как-то сами собой пропали. Худощавая фигура стала грациозной и гибкой.
— Пойдемте же в институт! Правда, единственно, чем я могу вас угостить, — это скучными спорами о сущности явления сверхпроводимости. Наша работа не овеяна такой громкой славой, как ваша!
Матросов стоял, не двигаясь с места. Он как будто хотел что-то сказать, но молчал, пристально смотря на Марину.
— Почему вы так смотрите на меня, отчего не идете со мной? Может быть, вам неинтересна тема моей диссертации?
Матросов все стоял и не двигался.
В дверях показалась взволнованная Надюша.
— Надя! Надя! — неестественно весело закричала Марина. — Смотри, кто приехал! Сам покоритель седьмого неба! Пойдемте, Дима! Я хочу, чтобы вы присутствовали при моем превращении в магистра. Если бы вы знали, чего это мне стоило, как мне досталось сегодня! Идем!
Надя и Дмитрий стояли недвижно. Марина удивленно смотрела на них.
Вдруг Надюша со слезами бросилась на грудь сестре.
— Мариночка, милая! Они... они...
— Что? Что такое? Не плачь же, Дима будет смеяться! Я ничего не понимаю.
Тут заговорил Матросов. Он хотел успокоить всех, хотел создать деловую обстановку, но голос его прозвучал с испугавшей его самого сухостью:
— Нечего туда ходить... Не присудили вам звания магистра физических наук.
Трудно сказать, что больше ударило Марину: слова Матросова, их смысл или тон, которым они были сказаны.
Марина выпрямилась, сразу стала угловатой, жесткой, отодвинула от себя сестру, посмотрела на Дмитрия позеленевшими глазами.
— Ах, вот как? Оказывается, победитель стихии уже побывал в институте и даже присутствовал при моем позоре!
Матросов онемел от удивления. Кровь ударила ему в лицо.
Марина смерила его прищуренными глазами.
— Не ожидала я, что для подобного сообщения у вас найдется такой тон.
— Марина! — вырвалось у Матросова.
Но Марина стремительно повернулась и, прыгая через две ступеньки, сбежала на мостовую.
Надя широко открытыми, еще не высохшими глазами посмотрела на Матросова и сказала:
— Нехорошо, Дима! Я не думала, что вы такой злой. Вы не имели права так обидеть Марину. — И, повернувшись, она пошла следом за сестрой.
— Фу ты, пропасть! — прошептал Матросов. — Собственно, что я такое сделал? Ничего не понимаю. Я даже не сказал ничего!
Он некоторое время смотрел вслед удаляющимся фигурам, словно раздумывая, не пойти ли ему за ними.
Но тут лестница наполнилась выходящими из института учеными. Матросова окружили, узнали. Послышались поздравления. Дмитрий не знал, кому отвечать.
В этот момент Марина оглянулась и, отвечая своим мыслям, с горькой усмешкой покачала головой.
Автомобиль наркома вез больного профессора в его квартиру. Старик привалился в углу, маленький доктор держал его за руку и все время что-то говорил.
Нарком внимательно смотрел на несколько странного старика и пытался вспомнить, где мог видеть его раньше. Он твердо знал, что до сих пор они никогда не встречались. Конечно, он мог видеть портреты знаменитого профессора, но не внешние черты казались ему знакомыми. Знакомы были какие-то неуловимые жесты, манера говорить, двигаться...
Еще думал нарком о провале диссертации Марины. Он чувствовал себя ответственным за этот провал, ибо именно он навел ее на мысль пойти по принятому в диссертации пути.
Неужели он ошибался! Имеет ли он право портить научную карьеру девушки ради проверки своих давно забытых снов?
Имеет, решил нарком. Должно быть, он стал стареть. Во время гражданской войны он не ставил перед собой вопро-
сов, имеет ли он право послать в разведку... собственную жену.
Нарком вздохнул. Доктор удивленно обернулся к нему.
— Да, это разведка, — неожиданно вслух сказал нарком.
— Вот именно! Я всегда говорю, что диагноз — это то же самое, что разведка! А лечение — это уже атака. Наши пилюли — снаряды, наши советы — дурманящие газы, а наши операции — штыковой бой! Я всегда говорил.
Нарком не мог сдержать улыбки. Доктору удалось отвлечь его мысли от той разведки, в которую он когда-то послал свою жену...