Глава V

РУКА ДОКТОРА ШВАРЦМАНА

Марина любила свою лабораторию, хоть та и помещалась в полуподвальном этаже. Ей нравилась строгость зеркально­черных стен, золотистые полоски шин, аккуратно разделяв­ших матовую белизну щита, паутина проводов на широких, заставленных приборами столах, красный резервуар с жид­ким гелием.

Марина только что закончила опыт и, опершись на мра­мор стола, неожиданно для себя задумалась. Если бы она поймала себя на том, что завладело ее мыслями, она возмути­лась бы до последней степени — и не только потому, что это не имело отношения к ее научной деятельности.

«Конечно, — думала она, — он человек удачи. Он потому и самоуверен, что счастье всюду сопутствует ему. А между тем он хороший, его самоуверенность чисто детская. Он удивился бы, если бы ему сказали, что он самоуверен. Он вообще на­поминает большого ребенка со своим ребяческим самовос­питанием и постоянной борьбой. Большой мальчик! — И она тепло улыбнулась. — А все-таки он нечуткий! Как мог он сказать тогда таким тоном?»

Раздался мелодичный звон. Девушка перешагнула через сверток резиновых змей и подошла к телевизефону. В черной, словно лакированной стене, на которой заметна была каждая пылинка, отражалась ее фигура в горбом халате с белыми на­рукавниками и отворотами.

Она нажала кнопку на телевизефоне, и на экранчике по­явилось изображение энергичного, немного скуластого лица с высоким открытым лбом.

— Вы? — прошептала Марина.

— Да, я, — услышала она голос Матросова. — У вас в ин­ституте, кажется, обеденный перерыв? Позвольте прийти к вам!

— Приходите... Дима, — сказала Марина удивительно тоненьким голоском. Потом добавила на низких нотах: — Я, право, не думала, что вы придете ко мне.

По лицу Матросова скользнуло оживление. Казалось, что он разразится сейчас потоком жарких фраз, но он сдержался и произнес:

— У меня к вам дело.

— Ах, дело? — подняла брови Марина. — Тогда прихо­дите.

Изображение на экране исчезло. Марина невольно вздох­нула и, взглянув в черную лоснящуюся стену, провела рукой по волосам.

Видимо, неудовлетворившись чем-то, она обратилась к помощи карманного зеркальца, которое никак не хотело стоять на гладком мраморном столе, прислоненное к ампер­метру.

Потом она попыталась продолжать работу, но почему-то все стало валиться из рук.

— Это перед обеденным перерывом... Надо отдохнуть, — сказала она себе, нетерпеливо глядя на дверь.

Звонок на перерыв раздался одновременно со стуком в дверь.

Рослый, широкоплечий Матросов вошел неторопливо, словно сдерживая себя.

— Я не отниму больше минуты, — он протянул руку.

— У вас дело ко мне? Я рада быть полезной, — сухо ска­зала Марина.

— Меня оба полюса теплее встречали! — улыбнулся Ма­тросов.

Марина резко повела плечом.

— Сразу же о своем перелете напомнили! Почему не до­бавите также о спортивных успехах и моем провале?

— Марина... — протянул Матросов, и столько горечи, упрека и нежности было в этом слове, что Марина взглянула на него уже ласково.

Что, если он скажет ей сейчас еще что-то? Гибкая фигура Марины замерла в движении вперед.

Матросов меж тем справился с собой и спокойным голо­сом продолжал:

— Я хочу говорить с вами о вашем сверхаккумуляторе.

Тень огорчения пробежала по лицу Марины. Может быть, впервые сверхаккумулятор, в который она вложила все свои силы и мечты, стал для нее на секунду ненавистным.

— Ваша работа, Марина, — продолжал Матросов садясь, — открывает в моей области новые возможности. Я посвятил себя стратосфере. Чтобы проникнуть в нее, я заменил двига­тели внутреннего сгорания у пропеллеров электромоторами. Но для этого в самом самолете мне пришлось создать целую паровую электрическую станцию. Ваш аккумулятор пред­ставляет собой неистощимую электрическую станцию ни­чтожного веса, почти не занимающую места.

Марина облокотилась о стол и с интересом слушала, по­ложив подбородок на ладони. Встретившись с Матросовым взглядом, она отвела глаза.

— С вашим аккумулятором можно построить крохотные летательные аппараты, которые с одинаковым успехом будут летать и над землей и в стратосфере. Это будет портативный воздушный электровелосипед, доступный каждому школь­нику.

— Да-да, — вставила Марина. — И вы знаете, Дима, ток от моих аккумуляторов будет постоянным, но коллекторов в электромоторах можно избежать. Я уже думала об этом. Мы поместим крошечный аккумулятор во вращающемся якоре мотора, а неподвижную обмотку будем питать от другого аккумулятора. Это будет очень портативно и просто.

— Вот видите! Я чувствовал, что эта идея увлечет и вас. Давайте разработаем вместе конструкцию портативного элек­тролета. Ваша часть энергетическая, моя — все остальное.

— Дима! Во-первых, это осуществление моих заветных желаний, это ведь практическая реализация моего изобрете­ния. А во-вторых... — она опустила глаза, — мне очень хоте­лось бы работать с вами.

— Правда? — Матросов тоже облокотился на стол и за­брался на стул с коленями. Теперь головы их почти сопри­касались.

Матросов стал с жаром говорить о перспективах их буду­щего электролета. Марина улыбалась, кивала головой.

— Я уже вижу мысленно, как это выглядит! — восклик­нула она.

— Да? — удивился Дмитрий. — А я вот почти уверен, что вы ошибаетесь.

— Нет! Он должен быть вот таким, — и она принялась чертить в воздухе фантастические формы.

Матросов расхохотался.

— И совсем не так! Вот, хотите посмотреть? Я ведь уже сделал маленькую модель, чтобы показать вам.

— Покажите! — оживилась еще больше девушка.

Матросов вынул из принесенной им коробочки костяную модель похожего на стрекозу самолетика.

— Он резной? Из кости? — вскричала Марина. — Какая прелесть!

— Я люблю делать из кости всякие штучки.

Марина рассматривала изящную игрушку.

— Вы мне ее подарите? — вдруг спросила она.

Дмитрий лукаво улыбнулся.

— Если вы не будете больше на меня сердиться.

Марина порозовела, посмотрела на Матросова совсем го­лубыми глазами и протянула ему руку. Ей хотелось сказать сейчас всего лишь несколько слов этому большому смешному мальчишке, как она называла его еще сегодня, но она про­молчала.

— Спасибо, — почему-то сказал Матросов и покраснел, потом заговорил нарочито сухо: — Когда же мы приступим к работе?

— В ближайшие дни, когда я закончу свои опыты.

— Тогда прощайте. Спешу и не хочу вам мешать.

— Идите, — сказала Марина, но сама встала между Дми­трием и дверью.

Некоторое время они еще постояли. Потом Марина по­краснела и посторонилась.

Матросов пожал ей руку, стараясь не смотреть в глаза, и поспешно вышел, словно боясь остаться здесь хоть еще секунду. Марина прислонилась к стене и закрыла глаза. Гу­бы ее что-то шептали. Кажется, это были слова: «Глупый, глупый!»

— Нет, — воскликнула она вслух, — я сама ему скажу!

Она порывистым движением открыла дверь и вскрикнула. В дверях стоял профессор Иван Алексеевич Кленов.

Марина отступила на два шага назад. Профессор с подчер­кнутой решимостью вошел в лабораторию и закрыл за собой дверь. Марина сжала в руке костяную игрушку.

Дверь была сзади Кленова. Протянув руку за спину, про­фессор стал нащупывать ключ.

Марину встревожило лицо профессора, которое казалось одновременно и черным и бледным, как ночной туман. Се­рые клочья волос торчали над синеватым лбом. Глаза про­валились и казались тусклыми.

Профессор сказал хрипло:

— Я осмелюсь не просить извинения за свое вторжение, ибо... — и замолчал, смотря на Марину исподлобья.

— Я... я рада вам, Иван Алексеевич! — счастливым голо­сом произнесла возбужденная девушка.

— Это меня не может интересовать в данное время. У ме­ня дело исключительной важности.

Профессор неожиданно повернул в двери ключ и положил его в карман.

— Извольте сесть. Необходимо объясниться. М-да!.. Вер­нее, объяснить вам некоторые предыдущие и последующие мои действия.

Марина покорно села, не спуская глаз с Кленова, кото­рый остался стоять, ссутулившись и неуклюже растопырив локти.

— Извольте слушать и не перебивать. М-да!.. Не переби­вать! — профессор потряс рукой. Потом он стал расхаживать из угла в угол, поглядывая на дверь.

Марина почему-то взглянула на телевизефон. Кленов перехватил ее взгляд.

Дальнейшие действия профессора были необъяснимы. Он схватил со стола тяжелую свинцовую катушку и со всего размаху ударил по телевизефону. Исковерканный аппарат сорвался с одного винта и криво повис на другом.

Марина широко открыла глаза. Профессор тяжело дышал.

— М-да!.. Ну вот, теперь, дорогая моя барышня, объяс­нимся в спокойной обстановке. Присядьте, прошу вас.

— Я сижу, Иван Алексеевич.

— Сидите? Ну и хорошо! Превосходно. Итак, слушайте. Однажды человек, пытавшийся убить меня, заявил мне, что я объективно вреден для человечества. М-да!.. Смею наде­яться, вам понятна такая формулировка? Не перебивайте! М-да!.. Вот. Выше всего я ставлю служение принципу. Прин­ципу я подчинил свою жизнь. Целиком. Ради принципа, су­дарыня моя, я боролся с вами. М-да!.. Я боролся с вами, ибо вы объективно вредны для человечества!

— Я? — полушутливо спросила Марина, все еще не же­лавшая расстаться с приподнятым настроением.

— Да-да-да! Вы, сударыня моя! Вы так же объективно вредны для человечества, как и ваш покорный слуга. О, я ос­мелюсь уверить вас, что искренне сожалею о неудаче, по­стигшей Кадасиму, ныне генерала и профессора, когда-то пытавшегося меня убить.

— Профессор Кадасима... или генерал Кадасима?

— Слуга Кадасима, повар, привратник, полковник ге­нерального штаба — все это одно и то же! Но это не к делу. М-да!.. Не к делу. Не перебивайте. Лишь намеченные мной на сегодня действия должны искупить перед человечеством его неудачу. Вы изволите видеть перед собой человека, при­шедшего к величайшему в своей жизни решению!

Профессор остановился посредине лаборатории и поднял указательный палец.

— Но прежде чем сообщить вам, молодая и полная на­дежд девушка, об этом решении, я должен приготовиться.

Профессор стал ходить около резервуара с жидким гелием и что-то искать под столом. Наконец он повернулся и сказал растерянно:

— Марина Сергеевна, не откажите в любезности... Здесь я давеча видел лом. М-да!.. Простой железный лом.

— Он в углу за щитом. Позвольте, я вам его принесу. Ведь он тяжелый.

— Да, пожалуйста, Марина Сергеевна, премного буду благодарен.

Марина почти бегом бросилась к щиту и извлекла из-за него лом.

Она с трудом подтащила его к профессору. Тот помог ей, и они вдвоем поднесли железный лом к красному баллону.

Профессор прислонил его к резервуару и внезапно зажал виски ладонями. Он простоял так несколько мгновений, не произнося ни слова. Потом, порывисто проведя рукой по лицу, он начал говорить, спеша, сам себя перебивая:

— И вы и я несчастны, ибо мы независимо друг от друга напали на страшный след, ведущий к смерти. К смерти тысяч и миллионов людей. Больше тридцати лет назад я открыл то, что ищете вы сейчас. М-да!.. Нужно было много горя, чтобы понять, к какому страшному обрыву ведет этот путь. Я был настолько жалок, что остался жить. Да-да-да! Жалок своей жизнью. Однако время и жизнь заставляли пересматривать идеи, взгляды, принципы. Спустя много лет мне стало ка­заться, что я неправ. Я подумал... Я пришел к мысли, что дол­жен открыть свою тайну нашим социалистическим странам. Тогда я изменил себе, своей жизни, своему принципу. М-да!.. Я изменил им. Я решил добыть радий-дельта. Слышите? Ра­дий-дельта! И, добыв его, открыть всё... Но извольте узнать, что радий-дельта цепко держит в своих щупальцах владелец мирового военного концерна доктор Фредерик Вельт. Он дер­жит его, не зная до сих пор, что в нем ключ к страшной силе уничтожения, которая таится в моем аккумуляторе! М-да!.. В аккумуляторе, для которого так много лет назад я создал защитный слой!

— Защитный слой?

— Да, государыня моя! Я создал и сам же проклял это открытие... Я продолжаю. Попытки достать радий-дельта были тщетны, напрасны, бессмысленны. Достать его было невозможно. А следовательно, мои сомнения оказались не­нужными. Открывать тайну стало не для чего, ею нельзя было воспользоваться. Увеличивались лишь шансы, что она станет известна Вельту — злейшему врагу людей... Я имею честь довести до вашего сведения со всей убедительностью, что с этого времени я еще тверже решил хранить эту страшную тайну, как хранил все эти десятилетия.

Профессор перевел дух и оглянулся. Солнечный луч падал из высокого окна на резервуар. По светлым бликам промель­кнула тень. Вероятно, кто-то прошел мимо окна.

— Но, оказывается, мало было хранить эту тайну. По­надобилось ее охранять... да-да-да!.. от чужих слепых, но опасных поползновений. Я имею в виду вас, милостивая госу­дарыня! Понадобилось охранять человечество от ваших без­умных попыток. От безумных деяний и идей. М-да!.. Я делал все, что мог, чтобы предотвратить неотвратимое несчастье. Но все было напрасно! Все напрасно! Проклятие вам! Вы толкнули... ваше упорство толкнуло меня на этот приговор!

— Какой приговор? Иван Алексеевич, голубчик, успо­койтесь! — начала Марина, которой не верилось в реальность происходящего.

— Нет, сударыня, я спокоен! Теперь уже спокоен! Слу­шайте. Я приговорил... приговорил именем истории всех, кто знает или почти знает о тайне сверхаккумулятора... то есть я приговорил себя и вас, о чем и имею высокую честь и глубокую скорбь довести до вашего сведения!

— Иван Алексеевич, дорогой... Какой такой приговор? Успокойтесь! — растерянно твердила Марина.

— Отойдите, отойдите! — закричал Кленов таким голо­сом, что Марина невольно отступила.

— Я, человек, который не обидел в своей жизни ни од­ного живого существа, я, несчастный профессор Кленов, приношу в жертву человечеству не только жизнь, но и свою совесть. Я становлюсь преступником. Прощайте, Марина Сергеевна! Прощайте! Вы были чудесная девушка...

Оцепеневшая Марина не нашла в себе силы броситься к профессору, да было уже и поздно...

С неожиданной силой профессор Кленов поднял тяжелый лом и со всего размаху ударил в красный резервуар с жидким гелием.

Марина не смогла крикнуть. У нее перехватило горло. В отчаянии она рванула запертую дверь.

— Прощайте, прощайте, милая, чудесная девушка!.. Так нужно... так нужно... — шептал Кленов.

Лом пробил все три слоя: вакуума, жидкого кислорода, водорода. Из резервуара струей бил жидкий гелий с темпе­ратурой —271° Цельсия.

Струя сначала не достигала пола. Она испарялась, и клубы белого пара постепенно наполняли лабораторию. Все пред­меты стали покрываться инеем.

— Смерть, тихая холодная смерть... Примите ее стойко, гордая девушка! Я пожертвовал человечеству самое дорогое и ценное — свою честь, свою совесть... Я убийца. Встретим же смерть спокойно.

Только сейчас Марина поняла все и закричала... закричала дико, не по-человечески.

Из резервуара хлестала широкая струя. Дыхание пере­хватывало от морозного воздуха, в котором повисли ледяные иголки. Жидкость космического холода, растекаясь по полу, подползла к ногам. Пол дымился. Белые хлопья снега оседали на черной стене. Борода и усы скрестившего руки профессора покрылись сосульками.

Марина, дрожа от холода, от ужаса, от бессилия, стояла, как загипнотизированная.

— Профессор, дайте ключ! Ведь я же, я же молодая!..

— Нет, моя молодая девушка! Мы уйдем из жизни вместе и унесем нашу тайну.

Холодный воздух обжигал, резал, сжимал, мертвил. Мари­на барабанила кулаком в дверь. Никто не слышал. В инсти­туте был обеденный перерыв.

— Значит — смерть, безжалостная, неторопливая... По­чему же так медленно исчезает тепло, а с ним вместе и жизнь? Неужели это не сон? Как дико, нелепо...

Дышать становилось невозможно. Клубы белого пара поч­ти скрыли фигуру профессора. Жидкий гелий, испаряясь, по­степенно отнимал у комнаты тепло, подобно тому, как струя расплавленного металла нагревает все вокруг себя.

Инстинктивно Марина забралась с ногами на стол. К гру­ди она прижимала костяной самолетик. Руки и щеки щипало от холода. Тело немело. Глаза полны были слез.

Раздался звон разбитого стекла и стук чего-то падающего. Что это? Кто-то впрыгнул в окно!

Из-под самого потолка через разбитое стекло повалил пар. Туманная тень поднялась с полу. Сквозь белую пелену послышались быстрые слова:

— Может быть, вы думаете, что у вас здесь жарко? Ничего подобного!

— Кто это? Кто?

К резервуару подскочила низенькая фигура.

— Что вы делаете? — закричал профессор.

— О, ровным счетом ничего! Надо же заткнуть дырку.

У резервуара стоял доктор Шварцман и ладонью своей правой руки закрывал отверстие, через которое несколько мгновений назад хлестала струя жидкого гелия.

— Безумец! Что вы делаете?