Глава IX

КОНЦЕРН СПАСЕНИЯ

 

Матросов вышел на Арбат и направился к колоннаде Му­зея изобразительных искусств имени Пушкина, передвину­того из кривой улицы на несколько кварталов.

Сегодня его радовало все: и окраска автомобилей, и так добродушно раскрытые окна домов, и удивительно симпа­тичный милиционер, регулировавший движение. Дома на широких магистралях он словно видел впервые. Какая красо­та! Сколько вкуса в этой новой архитектуре городских ансам­блей! Невольно он повернулся в сторону гигантского Дворца Советов, который был настолько велик, что, казалось, фаса­дом своим выходил прямо на Арбат. Облака заслоняли ноги статуи-колосса и верхние этажи здания; поэтому фигура че­ловека с протянутой рукой казалась парящей над облаками.

Совсем не так далеко в облаках, а очень близко от себя, на ступенях широкой лестницы, Матросов увидел Марину. Рас­красневшаяся, хорошенькая, она бежала вниз с той непроиз­вольной грацией, которая сменяла ее несколько нарочитые угловатые движения. Еще за несколько шагов она протянула руку Дмитрию.

— Я опоздала? Да? — защебетала она. — А я принесла тебе... вот... Здесь все подсчеты энергетического баланса электролета. На пять часов полета, как ты сказал. Над проек­том мотора уже работают, я поручила. Ты доволен мной?

Матросов молча схватил ее за руку, да так крепко, что она запротестовала улыбаясь:

— Что ты, Дима! Я ведь не убегу.

— Как я рад... — начал Матросов, потом смутился и до­бавил: — что мы работаем теперь вместе.

— Да-да, я тоже очень рада, но только я на этом электро­лете сама ни за что не полечу!

Матросов рассмеялся.

— Вперед себя никого не пущу, — сказал он, беря Марину за руку.

Она вспыхнула, но руки не отняла.

Медленно они пошли по Арбату. Марина указала глазами на небо. Невидимое низкое солнце освещало края облаков. На одно мгновение луч коснулся протянутой в небе руки Ленина. Металл от этого заиграл, загорелся. Казалось, что вождь протягивает в руке сверкающую звезду.

— Это наша звездочка! — прошептала Марина.

Матросов пожал ей руку.

Прохожие оглядывались на молодых людей и невольно улыбались.

— Почему они сегодня все такие приветливые? — спро­сила Марина.

— Потому что мы идем, как школьники, взявшись за ру­ки, — усмехнулся Дмитрий.

Марина сделала попытку вырвать руку, но Дмитрий не пустил.

— Больно! — засмеялась Марина.

Они пошли дальше.

— Как хорошо, как хорошо! — вдыхала Марина вечерний воздух. — Дышится легко, как в лесу.

— А по-моему, как в стратосфере.

— Ну и глупый! В стратосфере совсем дышать нельзя.

Оба засмеялись. Улыбнулся продавец газированных вод, мимо которого они прошли, улыбнулась старушка, только что сердито прикрикнувшая на непослушную внучку. А ма­ленькая девчушка несколько шагов шла вместе с молодыми людьми, заглядывая им в счастливые лица.

— Мне хочется всем им пожать руки. Мне кажется, что они все так хорошо к нам относятся... то есть к нашей с тобой работе, — поправилась Марина.

Дмитрий молчал, но лицо его говорило за него. Он вы­пятил грудь, закинул немного назад голову. Марина погля­дывала на него с гордостью.

По новой магистрали Арбата они дошли до Садового кольца и повернули направо. Здесь, на необъятно широкой улице, не было галерейных тротуаров. Посредине, насколько хватал глаз, стояла вереница ожидающих автомобилей.

— Уже пора, — сказал Матросов.

— Уже? — робко спросила Марина.

Плечо ее коснулось руки Матросова. Она почувствовала его мышцы.

«Какой большой и сильный! — подумала она. — Только почему он все еще ничего не сказал?» Потом добавила мыс­ленно: «А разве надо?» И засмеялась.

Дмитрий посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но про­молчал.

На площади Восстания, близ огромного нового здания с ослепительно белым подъездом, они остановились.

— Дима, а ты купил трюфелей для Исаака Моисеевича? — хитро спросила Марина. — Ведь он лакомка!

Дмитрий похлопал себя по карману.

— Дай мне одну! — прищурила глаза Марина.

— Кто же лакомка? — рассмеялся Дмитрий.

Марину и Дмитрия ждал врач. Он повел их в особую ка­меру, где они подверглись облучению специальными лучами, уничтожающими бактерии. Вскоре три фигуры в белых хала­тах шли по высокому, светлому и пустынному коридору. По полу рассыпались красноватые блики. Это вечернее солнце пробивалось сквозь листву, заслонявшую окна.

Все трое остановились перед высокой дверью. Она бес­шумно открылась: на пороге стояла сестра.

— Ждут, — сказала она тихо.

— Прошу вас! — пригласил врач.

Запахло лекарством. Ощутимее показалась тишина. Ма­рина оглянулась на Матросова. Он старался идти на носках.

У окна стояла белая кровать. На подушке лежала голова доктора Шварцмана, непривычная без пенсне, совершенно круглая и гладкая, с вьющимися височками.

— Вы, может быть, думаете, что я простил бы вам хоть минуту опоздания? Ничего подобного! Я уже успел вознена­видеть своих коллег. Они не допускали ко мне никого, кроме моего собственного пациента. Представьте себе, теперь он меня лечит! Назначил мне мозговую диету и не желает рас­сказывать, что делается на белом свете. Я всегда говорил, что он аллигатор.

— У вас был Иван Алексеевич? — живо спросила Марина.

— Да, час назад. Он поехал к наркому. Какие-то у них спешные дела.

— К наркому? — изумилась Марина.

— А мы вам принесли газеты, рассказать обо всем соби­раемся, — вступил Матросов.

— Дорогие вы мои, хорошие! Дайте я вас обниму обеими руками, — и Шварцман рассмеялся, взглянув на свое одеяло.

— Где же газеты, Дима? — сразу заволновалась Марина, отведя глаза от одеяла.

Матросов пододвинул к себе еще один стул и разложил на нем газеты.

— Вот «Пари Суар» от тринадцатого июля. Здесь первое сообщение о событиях, Исаак Моисеевич, о которых вы еще ничего не знаете. Подслушан разговор между знаме­нитым владельцем военного концерна мистером Вельтом и его доверенным Шютте. Вельт послал на остров в Тихом океане экспедицию, но некий профессор Бернштейн, на­учившийся сжигать воздух, желая избавить мир от своего открытия, решил уничтожить остров Аренида, где имелись какие-то особые условия, необходимые для его диковинной реакции.

— Постойте, постойте! Как это — сжигать воздух? Мне непонятно.

Марина вмешалась:

— Воздух ведь состоит из азота и кислорода. Соединение этих двух газов, до сих пор проходившее с большим трудом, является, по существу говоря, горением воздуха.

— Забавно, забавно!

— Но дальше получается... не так забавно, — продолжал Матросов. — Этот самый профессор Бернштейн принес себя в жертву.

— В жертву? — доктор Шварцман украдкой взглянул на Марину.

— Да, в жертву человечеству и зажег над островом Аре- нида атмосферу. Это событие в течение нескольких дней занимало весь капиталистический мир. Вот здесь лондон­ский «Таймс», римская «Трибуна», американский «Нью-Йорк Таймс». Они пережевывают это на все лады. Ученые опро­вергают возможность горения воздуха и утверждают, что все это не больше чем мистификация. Словом, этого хватило ровным счетом на пять дней. Газеты от девятнадцатого июля заняты уже иным.

— Так-так... Что же загорелось девятнадцатого июля?

— Кризис, Исаак Моисеевич. Все капиталистические страны потрясены небывалым кризисом. На всех биржах паника.

— Вы, может быть, думаете, что это ново?

— Нет, нет, Исаак Моисеевич, здесь есть и кое-что новое. Все газеты пишут о необыкновенных сделках, совершаемых на биржах, о крахе ряда крупнейших предприятий, о неверо­ятной спекулятивной игре Вельта, неожиданно купившего знаменитую Мамонтову пещеру в Кентукки.

— Здесь надо искать какую-то связь, — сказала Марина.

— Конечно! Связь ясна. Сначала он пугает народ, а потом начинает грабить. Старый прием, уверяю вас! Я еще помню, были такие бандиты, которые одевались в белые балахоны и прыгали на пружинах, а потом обирали перепуганных про­хожих.

— Газеты полны сообщениями о том, что все метрополи­тены, американские сабвеи и железные дороги, обладающие крупными тоннелями, приобретены концерном Вельта. Все задают себе вопрос: «Что бы это могло значить?»

— Да, странно!

— Неожиданно закрывается много предприятий. Амери­ка в полном смятении. Вельт закрывает даже свои военные заводы. Аннулировал военные заказы ряда стран.

— Совсем удивительно!

— Это вызвало недовольство правительств капиталисти­ческих стран, заказы которых Вельт так еще недавно пытался заполучить. В связи с остановкой многих предприятий на улицу выброшены миллионы безработных. В то же время Вельт начинает какие-то гигантские работы. Об этом пи­шут и в Германии, и в Дании, и в Скандинавских странах. Почему-то указывают на огромный интерес, который про­являет Вельт к Гренландии.

— Послушайте, Матросов! Мне уже надоел ваш Вельт.

— Что же делать! Весь капиталистический мир занят сей­час только им. Вы забываете, что он стоит во главе огромного числа монополистических объединений.

— Что же ему нужно? Я не понимаю.

— Этого никто не понимает!

— Здесь какая-то связь с катастрофой в Тихом океане, — снова заметила Марина, украдкой улыбнувшись Дмитрию.

— Скоро все разрешится, Исаак Моисеевич. Сегодняш­ние заграничные газеты полны сообщениями, что самый знаменитый человек нашего времени, доктор Фредерик Вельт, выступит с речью по радио, обращенной ко всему миру.

— Так-таки ко всему миру? — засмеялся Шварцман и тот­час сморщился. Вероятно, ему стало больно.

Марина встала и поправила на нем одеяло.

— Да, Исаак Моисеевич. Этому выступлению за границей придают огромное значение. Подобное выступление будет первым за все существование человечества. Никто еще не говорил сразу со всем миром.

— Просто он американец и любит сенсации!

— Возможно, — спокойно сказал Матросов. — Радио­станция концерна Вельта будет транслировать речь Вельта на всех основных языках мира.

— Это похоже на грандиозную американскую рекламу. Может быть, вы думаете, что я стал бы терять свое время и слушать его капиталистическую болтовню? Ничего подоб­ного!

Лицо Матросова омрачилось.

— А я думал, Исаак Моисеевич, что это вас заинтересу­ет. — Матросов вынул из кармана часы.

— Что вы смотрите? Я ни за что не отпущу вас! Расска­зывали мне о каком-то Вельте... Вы лучше расскажите, что делается у нас.

— У нас, Исаак Моисеевич, все спокойно. Вчера был по­следний футбольный матч на кубок страны. Пятнадцатого июля вступило в строй Всесоюзное электротехническое коль­цо. Оно теперь объединило энергетические системы Урала, Волги и Днепра. Одновременно с этим заработала первая тур­бина Ангарстроя. Первая домна Курского металлургического завода дала чугун. Профессор Гринев показывал вчера лошадь без сердца, которое было заменено насосной установкой, по­мещенной вместо седла. Профессор Гринев проехал на своей лошади по манежу два круга, после чего лошадь издохла. Оборвался провод.

— Жаль, жаль! Это очень интересно! Что же вы мне сразу об этом не рассказали?

Матросов опять посмотрел на часы.

— В шесть часов по среднеевропейскому времени сегод­ня, двадцать первого июля, по радио, обращаясь ко всему миру, выступит Вельт.

— А сколько сейчас времени? — спросил Шварцман.

— Без одной минуты восемь.

— Так что же вы мне раньше не сказали? Ах, какая досада! Может быть, он еще не кончил?

— Он еще не начинал, Исаак Моисеевич. Разница во вре­мени — два часа. Начнет через одну минуту.

— Так включайте скорее! Что же вы ждете? Торопитесь! Ах, какой вы медлительный, молодой человек!

Доктор, очень волновался.

Матросов, сдерживая улыбку, включил репродуктор.

— Теперь я понимаю, какое сообщение собирался сегод­ня слушать мой аллигатор! Ах, несносный! А мне ничего не сказал!

В репродукторе слышался легкий шум. Матросов настраи­вал приемник. Из коридора доносилось слабое тиканье стен­ных часов. Доктор Шварцман сел. Теперь было видно, что у него нет правой руки.

Все приготовились слушать странное выступление Вельта.

В репродукторе что-то щелкнуло.

— Люди мира! — послышался голос Фредерика Вельта. — Обитатели Земли! Я выступаю сегодня перед вами как уче­ный, который, может быть, несколько скучно постарается объяснить вам весь ужас сегодняшнего положения челове­чества.

Голос умолк. Никто не проронил ни слова. Даже доктор Шварцман молчал.

В этот миг молчали не только в больнице на площади Вос­стания в городе Москве.

Молчали в помещении японского гикая — парламента, где около репродуктора стоял генерал Кадасима, только что разгромивший правительство Японии, не понимавшее так, как он, Кадасима, серьезности положения. Сегодня в две­надцать часов ночи он вызван к императору. Возможно, что ему будет предложено сформировать кабинет чрезвычайного времени.

В кафе на площади Шапель молча сидел Морис Бенуа. В кафе было тихо, как никогда. Гарсоны отказались пода­вать пиво и воду. Они столпились у приемника, зловеще посматривая на хозяина. Бенуа зажал голову руками. Он все еще был человеком, знающим будущее. Он знал, что скажет Вельт.

Со спокойным любопытством стоял перед приемником «золотой генерал» Копф! Он медленно снимал с груди и скла­дывал в коробочку свои ордена. Генерала Копфа ничем нельзя было ни удивить, ни испугать.

Молча сидели в радиорубке Ганс Шютте, боцман Эдвард, молчаливые офицеры «Голштинии» и нервный доктор Шерц.

Молча разгуливал по кабинету наркома профессор Кле­нов, накручивая на палец бороду и изредка поглядывая на спокойного Василия Климентьевича, что-то пишущего за своим столом.

— Люди мира! Чтобы сделать для вас понятным то, что происходит сейчас на Земле, я прочту вам первую и послед­нюю в истории существования Земли научную лекцию для всего человечества...

Булькнула вода. Это Матросов налил себе стакан.

— Люди мира! Воздух, которым вы дышите, состоит из смеси двух газов: азота и кислорода. Кислород — очень де­ятельный газ. При повышенной температуре он стремится соединиться со многими телами нашей Земли. Эта реакция хорошо известна нам как горение. Когда горит уголь, веще­ство его соединяется с кислородом, и при этом выделяется тепло.

Соединение многих тел с кислородом сопровождается выделением тепла, выражаясь научно — является реакцией экзотермической.

Но, люди мира! Не все тела таковы. Есть соединения с кислородом, образование которых требует тепла извне, есть явления холодного горения, горения, не выделяющего, а по­глощающего тепло. Таким холодным горением было до сих пор соединение двух газов нашего воздуха: азота и кислорода. Эта реакция, эндотермическая, требовала затраты значитель­ной энергии и потому была редка на земле. Она происходила в природе во время грозовых электрических разрядов — во время ударов молний.

— Вы, может быть, думаете, что я знаю, куда он клонит? Ничего подобного!

— Тише, доктор, тише! — вздрогнул Матросов и распле­скал воду из стакана.

Марина посмотрела на него с укоризной, а потом ласково.

— Три десятилетия тому назад я как ученый обратил вни­мание, что миру известны пять соединений кислорода и азо­та, или, иначе говоря, окислов азота. Эти пять химических соединений азота и кислорода в различных пропорциях тре­буют, оказывается, для своего образования разного количе­ства тепла. Я усмотрел в этом неразгаданную тайну природы. В самом деле, сопоставьте следующее.

Чтобы соединить две частицы азота с одной частицей кис­лорода, требуется 26,6 калории. Для одной частицы азота и одной кислорода необходимо 21,6 калории. Для соеди­нения, где азота две, а кислорода три частицы, требуется 22,2 калории. Но уже следующее соединение, NO₂, требует тепла много меньше — 8,13 калории, а для образования по­следнего известного, пятого окисла, N₂O₅, где азота две ча­стицы, а кислорода пять, требуется всего лишь 1,2 калории. Выпишите такую таблицу:

N₂O................. 26,6   калории

NO ................ 21,6   калории

N₂O₃............... 22,2   калории

NO₂................ 8,13   калории

N₂O₅ .............. 1,2     калории

Что это может значить, люди мира? Здесь чувствуется какая-то тайная закономерность. Это умозаключение за­ставило меня предположить существование шестого, неиз­вестного еще окисла азота, где пропорция соединяющихся газов такова, что реакция горения азота должна происходить легче.

В четвертом и пятом окислах азота, требующих для своего образования меньших количеств тепла, чем остальные окис- лы, мы лишь приближались к таинственной и совершенной пропорции.

Люди мира! Логически напрашивался вывод, что реакция шестого окисла может протекать при выделении, а не при поглощении тепла.

Что это значит?

Из этого следует, что, найдя шестой окисел, мы превра­тили бы весь наш воздух в топливо, в гремучую смесь. Мы научились бы извлекать из атмосферы в любом ее месте тепловую энергию. Мы бы жили в бесплатном вездесущем топливе, дышали бы им, ходили бы в нем, обладали бы даро­вой неиссякаемой энергией! Наши автомобили, локомотивы, пароходы, аэропланы освободились бы от мертвого груза топлива — ведь оно в виде гремучей смеси было бы повсюду. Человечество обрело бы богатство и счастье!

Люди мира! Три десятилетия своей жизни я посвятил по­искам шестого окисла азота. И я нашел его!

— О! Кажется, я начинаю разбираться в химии! До сих пор мы с ней были не в ладах, — сказал Шварцман, весело оглядывая окружающих.

Но Марина и Матросов были сосредоточенно внима­тельны.

— Я нашел шестой окисел азота, для образования ко­торого требовалось присутствие одного газа, который сам в соединение не вступает. В химии такие вещества зовут ка­тализаторами. В присутствии такого радиоактивного ката­лизатора атомы азота изменялись и входили в соединение с кислородом в нужной мне совершенной пропорции.

Я добился этой реакции. Она протекала с выделением тепла. Я заставил азот по-настоящему гореть! Я поджег воз­дух! Я победил природу! Я превратил атмосферу в вездесущее топливо, в гремучий газ!

В палату вошла сиделка и принесла поднос с чаем и пе­ченьем. Марина сделала знак глазами, и Матросов извлек из кармана коробку трюфелей. Больничная жизнь шла своим чередом. Доктор взял свой стакан. Ложечка звякнула.

— Люди мира! Нужный мне газ был только в одном месте на земле. Его принес из глубин космоса неведомый метеорит, получивший у нас название острова Аренида.

Я хочу быть кратким, люди мира! На острове Аренида про­изошла катастрофа! Самопроизвольно загорелся воздух!

— Что, что? — спросил доктор, помешивая ложечкой в стакане.

— Загорелся воздух! — как бы отвечая, повторил Вельт. — Люди мира! Нет возможности остановить этот воздушный пожар! Он не распространится за пределы пылающего остро­ва, где нет газа-катализатора, но над островом с каждым мгновением будут сгорать все новые и новые массы воздуха, стекающиеся со всей планеты. Жадный костер будет пылать до тех пор, пока не уничтожит на земле всей атмосферы. Земля останется без воздуха, все живое задохнется, жизнь погибнет!

— Позвольте, позвольте! — закричал доктор и поставил стакан на тумбочку. — Как так — задохнется?

Марина посмотрела на Дмитрия вопросительно.

— Произошел пожар атмосферы. Воздух уничтожается. Жизнь кончается на Земле! Об этом я и хотел объявить вам, последние люди Земли.

Доктор взял с подноса сухарь. Марина развернула ему трюфель.

Репродуктор молчал. Матросов, думая, что Вельт кон­чил, хотел что-то сказать, но по своей привычке, перед тем как сказать что-либо серьезное, заставил себя досчитать до двадцати.

На счете пятнадцать громкоговоритель заговорил снова:

— Но не все еще потеряно, люди мира! Я предвидел приближающееся несчастье и, заботясь о населении Зем­ли, создал Концерн спасения. Завтра на все биржи поступят в продажу «акции спасения». Тот, кто приобретет их, получит право на подземное убежище и свою долю искусственного воздуха, тот получит право на жизнь, если не на Земле, ли­шенной воздуха, то под землей!

Люди мира! Через несколько месяцев человечество нач­нет задыхаться. Концерн за это время закончит работы по созданию будущих жилищ для людей, которые приобретут акции концерна.

Вот все, что имел я сказать, люди обреченной Земли. По­купайте акции спасения!

Голос в репродукторе умолк.

Миллионы слушателей Вельта молчали.

Доктор одним глотком допил свой чай и обжегся. Ма­тросов считал до двадцати. Марина смотрела на него, и ее взгляд, казалось, говорил: какая нелепица! Как может по­гибнуть мир, когда все так хорошо вокруг! Как может погиб­нуть мир, когда он существует только для нас с тобой! И она улыбнулась Дмитрию.

Генерал Кадасима торжественно выключил репродуктор и отправился во дворец императора. В его голове уже зрел величественный план.

Ганс выпил кружку пива, которую забыл посолить, и ска­зал:

— Вижу я, что наш босс захотел стать хозяином безвоз­душной Земли.

Доктор Шерц хрустнул пальцами, а дядя Эд сплюнул.

Бенуа сбросил на пол тарелочки с написанной на них це­ной за каждый бокал или бутерброд. Никто не оглянулся на звук разбиваемой посуды.

— Гибель! Гибель человечества... культуры... цивилиза­ции... — шептал он.

Профессор Кленов оперся обеими руками о стол Сергеева и смотрел на наркома.

— Вельт украл идею Лиама, нашего ирландца. Но он прав, — сказал Кленов торжественно: — костер Арениды

 

уничтожит воздух. М-да!.. Обитателям Земли действительно угрожает смерть... смерть... от удушья.

— Смерть от удушья!

Эту фразу произнесли в эту минуту миллионы людей, при­говоренных к неизбежной мучительной гибели.

Фразу эту произнесло все человечество, быть может в по­следний год своего существования.

пред.         след.