Глава III

ФЛАНЕЛЕВЫЙ МЕШОЧЕК

 

Закончив свой злополучный рейс на остров Аренида, боц­ман Эдвард Вильямс вернулся в Англию.

Мимо окна вагона промелькнули лондонские пригороды с их прославленными коттеджами, садиками, парками, луга­ми, великим синтезом городской и деревенской жизни. По­том помчались бесконечные корпуса похожих друг на друга зданий.

Медленно поплыло целое море из тысяч и тысяч крыш, на которые ежедневно оседает семьдесят две тысячи английских фунтов сажи и копоти. Именно этому обязан истинный, а не задуманный строителем цвет всех лондонских зданий.

Наконец мистер Вильямс вышел из-под арки вокзала Чаринг-Кросс и оказался в центре города.

Дядя Эд свято верил в благопристойность всего, что про­исходит в доброй старой Англии. Здесь всегда царил порядок, чтимый, как английские традиции, древний и прочный, как башни Тауэра, и такой же деловитый, как зажатая доками Темза, где на одну пинту воды приходится полтора фунта товарных грузов. Поэтому мистер Вильямс был несколько озадачен движением всех экипажей и пешеходов в одну сто­рону по всей ширине улицы.

На его недоуменный вопрос джентльмен в мягкой шляпе с короткими полями торопливо ответил:

— В Гайд-парк, сэр. Оттуда — на Трафальгарскую пло­щадь. Назревают события.

Потом он исчез между старинной формы лимузином, на­поминающим графскую карету, и каплевидным стелющимся к мостовой спорткаром.

Мистер Вильямс стал задумчиво набивать всегда пустую трубку. Его прижали к грязно-серой стене скучного трех­этажного здания с восемнадцатью подъездами восемнадцати квартир. Старинный дом каким-то чудом уцелел после всех бомбардировок.

Чем же теперь заняться? Зачем он приехал сюда? — поду­мал дядя Эд. Не жалеть же сушу или воздух одному из слав­ных моряков, открывших и завоевавших для Соединенного королевства полмира! Уж если что стоит пожалеть, так это море! И зачем только притащило его в этот город, где вол­нение на улицах не меньше девяти баллов! Пусть кошка на­учится плавать, если течение не увлечет его с собой!

Дядя Эд не закурил своей трубки; он только переложил ее в другой угол рта и отправился вместе со всеми, никого ни о чем не спрашивая.

Толпа стекалась к огромному лугу Гайд-парка. Она зажала между деревьями, окаймлявшими луг, стадо овец, мирно пас­шихся здесь, в центре Лондона. Траву Гайд-парка, которую разрешалось мять каждому англичанину, вытаптывали сей­час миллионы ног. То здесь, то там над толпой возвышались походные трибуны, на которых жестикулировали и кричали ораторы.

Мистер Вильямс не мог услышать ни одного слова, пока к нему на помощь не пришла сама толпа, начавшая повторять восклицания ораторов:

— На Трафальгарскую площадь! На Трафальгарскую пло­щадь!

Толпа стала покидать Гайд-парк, освобождая его для мир­ных, ни о чем не заботящихся овец.

Небо приблизилось к земле. Стало клочковатым и гряз­ным, почти осело на грязные крыши как разновидность ко­поти или сажи.

Дядя Эд поднял воротник. Дождь стал стекать по шее на спину.

Двигаясь от Гайд-парка к Трафальгарской площади, люди уже не молчали.

Невдалеке от дяди Эда шел высокий седой джентльмен без шляпы. Время от времени он оборачивался назад и кричал:

— Воздуху! Воздуху! В доброй старой Англии до сих пор всегда хватало воздуху!

Совсем близко от дяди Эда шла худая изможденная жен­щина, прижимая к груди хилую трехлетнюю девочку. Девочка плакала, а мать утешала ее:

— Не плачь, не плачь! Добрые дяди не отнимут воздух... добрые дяди не отнимут воздух...

Немного позади женщины плелся молодой человек с острым носом и откинутыми назад длинными волосами. Он говорил, почему-то обращаясь к мистеру Вильямсу:

— Я не хочу задыхаться, сэр! Я жить хочу! А для того что­бы купить акцию спасения, я должен работать четыре года по вчерашнему курсу. По сегодняшнему курсу это будет уже верных пять лет, сэр... верных пять лет!

Дядя Эд невольно положил руку на грудь, где под полоса­той морской фуфайкой во фланелевом мешочке лежала его акция спасения. Он получил ее через Ганса от самого мистера Вельта с условием молчать обо всем виденном во время по­следнего рейса.

У мистера Вильямса было право на продление жизни. Скоро жизнь на земле закончится. Владельцы акций, а с ни­ми и дядя Эд, уйдут под землю, чтобы никогда больше не видеть неба, не чувствовать, как струйки дождя заползают за шиворот, никогда больше не подставить своего лица свежему бризу и не взглянуть на морской горизонт...

Дядя Эд, перед тем как навеки уйти под землю, приехал проститься с Лондоном, с Англией, с воздухом, туманом, дождем, небом, ветром, лесом, лугами. Дядя Эд приехал про­ститься с людьми, вот с этими окружающими его людьми, большинство из которых должно...

Молодой человек продолжал, обращаясь к мистеру Виль­ямсу:

— Верных пять лет, сэр! А дышать мне осталось только несколько месяцев. Как же я могу заработать денег на акцию? Как я смогу заработать?

Рядом с Вильямсом, касаясь плечом его локтя, шла ху­денькая девочка лет одиннадцати. У нее были большие за­плаканные глаза. Она молчала и только изредка поглядывала вокруг испуганно, непонимающе, забито.

Соседние ряды стали сильно нажимать. Дядя Эд костля­вым плечом отодвинул от девочки двух забывших все на свете джентльменов.

— Правительство должно заботиться о нас, — говорил отодвигаемый старичок, — оно должно обеспечить нам пищу и воздух, иначе оно слетит. Да-да! Иначе оно слетит, сэр!

— Сэр, — обратилась к старику идущая впереди девушка с красивыми заплаканными глазами, — неужели я должна умереть? Скажите, что я сделала? Что я сделала?

— Не плачьте, леди! Не плачьте! Мы идем предъявить свои требования. Правительство принуждено будет подать в отставку!

Дядя Эд слышал, как разговаривала шедшая сзади него пара:

— Молли, мы так и не успели пожениться!

— Да-да, нам осталось купить только один буфет для на­шей обстановки... Боже! Только один буфет... Мы могли быть счастливыми!

— Молли, неужели мы не успеем пожениться?

— Может быть, мы не будем ждать буфета?

— Нет, мы продадим... мы продадим все, чтобы купить акцию... хотя бы только для вас, Молли.

— Нет, нет, Сэм, это невозможно! Только вместе!

— Нет, Молли, я умоляю вас...

— Ах нет, Сэм! Теперь никто не купит нашей обстановки. Нам никогда не достать денег!

— Не плачьте, леди! Мы идем предъявить свои требова­ния. Правительство выполнит наши условия или вынуждено будет подать в отставку. Я уверяю вас, леди!

В толпе застряло несколько автомобилей. В одном из них сидели поджарая леди в мехах и тучный джентльмен. Автомобиль остановился против движения, и толпа обте­кала его.

Женщина с плачущей девочкой на руках едва не упала, запнувшись о колеса. Увидев это, двое рабочих в кепках от­крыли дверцу лимузина и попросили пассажиров выйти.

Седой джентльмен сердито застучал палкой с золотым на­балдашником. Тогда один из рабочих, похожий на докера, по­лез в автомобиль. Леди в мехах завизжала. Тучный джентль­мен помог ей выйти, держа палку подмышкой.

Докеры предложили женщине с ребенком сесть в авто­мобиль, а шофера заставили тихо двигаться задним ходом вместе с толпой.

Леди в мехах и толстый джентльмен не смогли протис­нуться на тротуар и, повинуясь общему движению, пошли следом за своим автомобилем.

На крышу автомобиля забрался какой-то коротконогий человек с лоснящимся лицом и стал кричать:

— Господь бог карает вас за грехи, дети! Молитесь и по­сещайте молельню сестер и братьев святого приличия! Мо­литесь, и господь бог пошлет вам с неба воздух!

Сзади коротенького человечка оказался какой-то джентль­мен в котелке. Он довольно бесцеремонно отодвинул про­поведника в сторону. Когда он говорил, у него топорщились маленькие усики.

— Протест! Протест! Леди и джентльмены! Мы потребуем у правительства, чтобы оно скупило для англичан, и только для англичан, все акции спасения! Англия достаточно богата для этого!

Проповедник исчез с крыши автомобиля. Вместо него появился внушительный джентльмен с седыми усами. Своим густым басом он совсем заглушил крикливый голос соседа:

— Мы будем требовать оккупации Гренландии! Британия должна завладеть Рейлихской пещерой. В ней можно спасти половину Англии!

Дядя Эд подсадил на подножку автомобиля девочку с ис­пуганными глазами, а сам шел рядом.

На своеобразной движущейся трибуне было теперь четыре человека. Все они враз кричали так, что ничего нельзя было разобрать.

— Я не хочу задыхаться! Я хочу жить! Я не могу суще­ствовать без воздуха! — кричал блеклый человек в мягкой шляпе. — Должны же считаться, что я не могу существовать без воздуха! Я всю жизнь дышал!

— Скажите, сэр, — высунулась из автомобиля изможден­ная женщина, — могу я купить эту ужасную акцию для своего ребенка? Хотя бы... хотя бы ценой жизни... Ведь она так мало жила! Я уверяю вас, сэр, она такая маленькая...

Дядя Эд с удовольствием пустил бы какое-нибудь морское проклятие, но это был первый случай с мистером Вильямсом, когда ничто подходящее не пришло ему на язык.

— Неужели должны спастись только богачи? — спросил один из докеров.

— Мне кажется, что справедливее было бы бросить жре­бий, — ответил другой.

— Во всяком случае, — визгливо закричал идущий ря­дом старичок, — этим должно заняться правительство! Ему мы вверяем, джентльмены, заботы о нашей бренной жизни в тягчайшую минуту существования нашей страны. Ему — правительству, джентльмены!

С минуты на минуту в Вестминстерском дворце должно было начаться экстренное и чрезвычайное заседание пар­ламента.

Пристав палаты, носитель черного жезла, почти бегом совершал трехвековую традицию обхода вестминстерских подвалов. Триста лет назад здесь был раскрыт пороховой заго­вор Гай-Фокса, хотевшего взорвать парламент во время тор­жественного заседания. С тех пор перед каждым заседанием процессия с зажженными фонарями производила этот обход.

Теперь в каждом подвале фотоэлектрические автоматы включали свет при одном лишь приближении людей, но лю­ди эти все равно держали в руках незажженные фонари.

Сегодня Палата общин и Палата лордов заседали одно­временно.

Одетый в старинный черный костюм и башмаки с чул­ками спикер, председатель палаты, нервничал. Он ждал до­несения, что традиционный обход совершен, а без этого он не имел права начать заседание. Не один раз соскакивал он с окруженного решеткой кресла и вертел во все стороны на­пудренным париком.

Но спикера беспокоило еще больше отсутствие первого лорда казначейства, иначе говоря, премьер-министра, и дру­гих членов кабинета.

Неужели кабинет министров все еще заседает в доме премьера на Даунинг-стрит?

Депутаты, против обыкновения, были на местах.

Лидер оппозиции уже сидел на своем месте против скамьи казначейства и всем своим видом выказывал негодование по поводу столь пренебрежительного отношения правящего кабинета к чрезвычайному заседанию парламента, а значит, и к древнейшей демократии.

Напряжение увеличилось еще больше, когда пришло со­общение о продвигающейся к Трафальгарской площади де­монстрации.

Напрасно ждал спикер, осыпая пудру со своего парика. Это был, может быть, единственный случай во всей истории существования старейшего в мире парламента, когда на за­седание его не пожелал явиться ни один член кабинета.

Та часть процессии, с которой шел дядя Эд, не могла пройти к Трафальгарской площади прямым путем, а поверну­ла к Сити, чтобы через давно исчезнувшие ворота старинной и узкой улицы Стрэнд проникнуть на площадь.

Демонстрация, как снежный обвал, увлекала все на своем пути.

Улица Стрэнд — улица юристов. К моменту приближения демонстрации они выскочили на улицу из залов заседаний в своих официальных костюмах, в коих вершили дела. В че­ловеческой лавине замелькали напудренные парики, черные мантии и тоги. Но у всех этих пламенных барристеров, крюч­котворных клерков, деловитых атторнеев и солиситоров, вы­сокочтимых их лордств судей, у всех этих людей, несмотря на их нелепые костюмы, были такие же испуганные глаза, опущенные головы и они так же хотели дышать самым обык­новенным английским воздухом, хотя у них не было денег для приобретения акций спасения.

Процессия достигла Трафальгарской площади.

Восемь людских потоков вливались в нее с разных сто­рон. Над головами людей колыхались откуда-то появившиеся плакаты:

«Воздуху!»

«Воздуху англичанам!»

«Снизить цены на акции спасения!»

«Требуем рассрочки на акции!»

«Мы хотим дышать!»

Трафальгарская площадь, несмотря на ее огромную вели­чину, не смогла, конечно, вместить всех собравшихся. Тол­пы народа щупальцами протянулись по всем прилегающим улицам.

Дядя Эд так и не смог пробиться к площади.

Вместе с испуганной девочкой, стоящей на подножке ав­томобиля, он оказался прижатым к зданию суда на улице Стрэнд.

Может быть, благодаря этому около них оказалось больше всего людей в странных нарядах. Девочка смотрела на них непонимающе и еще более испуганно.

— Сэр, — обратилась она к дяде Эду, — скажите мне, что происходит. Объясните мне. Я попала сюда случайно. Я ис­кала по улицам моего маленького братика. Вы не можете мне помочь найти его?

Дядя Эд что-то промычал в ответ.

На площади с цоколя колонны, памятника адмиралу Нельсону, говорило сразу несколько ораторов. На улице Стрэнд их, конечно, не было слышно. Но они могли говорить только об одном. Они могли требовать только воздуху, только права жить для тех, кто не мог приобрести акций спасения. Они требовали от правительства принятия мер!

Правительство — кабинет в полном составе, отказавший­ся прибыть на чрезвычайное заседание парламента, прене­брегший вековой традицией демократии — не растерялось в трудную минуту. Правительство приняло меры!

На маленькой уличке Уайт-Холл показались отряды по­лицейских. Плотными рядами, вооруженные резиновыми дубинками, они оттесняли толпу от Даунинг-стрит.

Толпа постепенно отступала. Около черно-серых башен Конногвардейской команды полицейские неожиданно рас­сеялись.

Между домами улички Уайт-Холл люди увидели три бро­невика с направленными на толпу пулеметами. Но пулеметы были не только на улице Уайт-Холл. Они стояли на крыше Национальной галереи, на арке, где начинается пустын­ная улица Мэлл, и на других выходящих на площадь зда­ниях. Поблескивающие стволы одновременно выдвинулись и показались толпе.

На улице Стрэнд были хорошо слышны выстрелы.

Толпа побежала. Может быть, задавленных и искалечен­ных в этом паническом бегстве было куда больше, чем по­гибших под пулями. В тот момент это было трудно сказать.

Дядя Эд почувствовал эту обратную волну спустя минуту после первых выстрелов, значения которых он не понял.

Его оттеснили от автомобиля и от стоящей на подножке девочки. Он видел ее умоляющий взгляд.

Люди кричали. Крик этот несся с площади и пропадал в улицах. Плакаты с требованием воздуха и жизни валялись, растоптанные толпой. Паника и ужас овладели людьми.

Дядя Эд напряг все свои силы.

— Тысяча три морских черта! — заревел он. — Я не со­бираюсь менять свой курс!

Кто-то упал перед ним. Это дало дяде Эду возможность ловким маневром протиснуться к автомобилю. Дядя Эд чув­ствовал, что он во что бы то ни стало должен добраться до девочки.

— Сэр, сэр, вы поможете мне? Я боюсь! — шептала она.

Ее сорвали с подножки и несли в толпе. Жирный толстяк в парике старался проложить себе дорогу. Под руку ему по­пала девочка. Она вскрикнула от боли.

Дядя Эд видел это. Ему удалось дотянуться до толстяка, но в руке его остался только парик. В толпе теперь виднелась лысая голова, обрамленная соломенно-рыжими волосами.

Девочка плакала.

— Пусть проглочу я морского ежа... — начал дядя Эд, но не договорил.